Читаем Миг власти московского князя полностью

— Это я и сам без тебя знаю. Но вот как опреде­лишь, кто милости достоин, а кто — кары за грехи, — заметил князь.

— Не скажу, что это просто выяснить, но и особого труда тут тоже нет, — спокойно ответил собеседник, — хоть я такими делами не занимался никогда, но есть великие мастера языки развязывать.

— Таких мастеров звать — последнее дело, — воз­разил Михаил Ярославич, — помню, как они однажды великому князю помогали, так потом и тайны выведы­вать было не у кого.

— Я ж не о дознании тебе говорю, — уточнил вое­вода.

— А о чем же тогда? — спросил князь.

— С каждым отдельно поговорить надобно, — по­яснил Егор Тимофеевич.

— Так они перед тобой душу‑то и раскроют, обо всех грехах своих расскажут! — усмехнулся в ответ Михаил Ярославич.

— О своих — нет, а вот о злодействах сотовари­щей — с превеликим удовольствием, еще и приукрасят свой рассказ, — объяснял воевода, — ведь прежде надо себя обелить, а для этого вину на других свалить!

— На такие разговоры времени много уйдет, — за­метил князь.

— А ты как хотел! За день управиться думал, что ли? — удивился воевода.

— Ну, день, не день, а уж к концу Масленой хотел и себя, и народ вестью доброй обрадовать, — сказал князь неуверенно.

— Скор ты, Михаил Ярославич, как я погляжу, — усмехнулся воевода и потом миролюбиво добавил: — Раз уж решил, так почему ж не обрадовать?

— Но ведь сам ты говоришь, что на все время надобно! — возразил тот.

— Ты бы меня до конца выслушал, тогда, быть может, и спрашивать не пришлось, — сказал воевода, в голосе которого послышалось недовольство.

— Ну, так говори, не томи, — обиделся князь, — я разве против, ты ж сам всего не досказываешь, словно тайну какую открыть мне боишься.

— Хватит уж нам с тобой, Михаил Ярославич, пре­рекаться словно малым детям, — спокойно ответил во­евода, хорошо зная, что на него князь за такие слова в обиде не будет, и сразу же перешел к делу: — Я тебе предлагаю не за всех сразу браться и не со всеми разго­вор вести, а выбрать для начала пяток. Заодно и посмо­треть можно, все ли так пойдет, как ты намечаешь. Ежели, как ты хочешь, получится, то к концу Масленой, к проводам, можно кого‑либо из этих пятерых об­лагодетельствовать. Ну, а коли заминка случится, так кто тебе, князю, слово посмеет сказать, что ты бродней в порубе долго держишь? Сами они, что ли, али кто из людей мизинных или бояре на это обидятся? Это, князь, ведь твое дело! И никому другому сюда свой нос нечего совать!

— Прав ты, Егор Тимофеевич! — согласился князь. — Что‑то заторопился я очень, а зачем, и сам не знаю. Вот только все никак не решу, как с Кузькой быть.

— Ему, я думаю, мимо кола не сесть, — прогово­рил воевода задумчиво и, увидев, что князь утверди­тельно кивнул, продолжил размышлять вслух, решив, что совместными усилиями они придумают, как посту­пить с главарем. — Говорят, что у него где‑то несмет­ные богатства припрятаны…

— Уж сразу и «несметные», — перебил князь недо­верчиво.

— Так люди говорят. А молва, она хоть и не всегда права бывает, но на пустом месте не рождается. Так вот я о чем хотел сказать: есть ли у Кузьки богатства али нет, нам пока не ведомо, а узнать об этом не помешало бы. Поэтому предлагаю я тебе им в первую голову за­няться. Дознание ему учинить. Сознается, где награб­ленное держит, — тебе прибыток.

— А ежели нет у него ничего да и не откроет он тайну свою? — засомневался опять князь.

— Откроет, как не открыть, особенно если ты ему жизнь пообещаешь сохранить, — усмехнулся воевода.

— Как же я такое обещать буду — ты разве забыл, что я намерен с ним сделать?

— Не забыл, не забыл, как можно, — ответил Егор Тимофеевич. — Только ты опять меня не выслушал. Я ж не говорю, что ты сам ему жизнь оставить пообеща­ешь. А с тех, кто пытать его будет, какой спрос: они, мол, без твоего ведома посулами его подкупили, чтобы он открылся.

— Не думал я, Егор Тимофеевич, что ты в кознях так преуспел, — удивленно усмехнулся князь.

— Разве ж это козни? — с некоторой обидой в голо­се сказал воевода. — Будто ты за свою жизнь о настоя­щих кознях, что для личной выгоды строятся, и слы­хом не слыхивал. Я ж для тебя стараюсь! Это ведь не я, а ты, князь, дело делая, на других оборачиваешься, как бы чего не сказали злые рты.

— Так ведь сам так учил! — запальчиво возразил князь. — Говорил, что чистым перед людьми и перед совестью своей надо быть, чтобы ни делал! Разве ж я не прав?

— Как же, прав, конечно! — вздохнул учитель. — Только вот так далеко не всегда получается. Иногда и мараться приходится.

— Ладно, что‑то мы далеко от забот сегодняшних ушли, — примирительно проговорил князь. — Из на­шего разговора уяснил я для себя, что нынче же нужно найти человечка, который в дознании силен. В дружи­не моей что‑то я не слыхивал о таких, может, у посад­ника кто на примете есть?

— Есть такой, я уже узнал, — кивнул воевода.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рюриковичи

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза