Миг жизни

Я положил трубку и приказал Куркову:

— Начинай, Тарас!

Курков тут же дожал ключ, и на экране телевизора хорошо стало видно, как телескопическая штанга перегрузочной машины, потерявшая под водой свой блеск, с байонетом на конце, быстро пошла вниз. Захват вошел в отверстие замана в головке кассеты. Произошло нажатие пружины, поворот байонета, щелчок и захват…

— Все! — сказал Тарас Григорьевич.

Я смотрел на экран телевизора и думал: какое четкое изображение! Ни тебе подергивания, ни искажений. Не то что на домашнем…

Послышался гул шагов по железу, и в будку оператора вошел Миша Супреванов. Он уже снял с себя резиновые перчатки и пластикатовый полукомбинезон, но от него еще очень свежо несло пластмассовой вонью…

— Ну как? — хрипло спросил он.

— Состыковались, — сказал Курков, показывая всем видом своим, что он уже ждет и чуть ли не напрасно тратит время.

— Тащи! — приказал я.

Раздался щелчок ключа. Загудел мотор подъема. Кассета пошла. По изображению на экране казалось, что она идет как по маслу.

— Нагрузка? — спросил я.

— Норма! Пятьсот килограмм… — сухо ответил Курков, озабоченно поглядывая на динамометр. Но вдруг дернул ключом и тревожно выкрикнул: — Стоп! Семьсот кило… Что будем делать? — Он смотрел на меня строго и как-то даже безучастно, словно бы говоря: «Я свое дело сделал, теперь делай ты…»

Будто желая лишний раз убедиться, я переспросил:

— Заело?

Курков молча кивнул.

Вообще-то меня стала раздражать некоторая демонстративность в поведении Тараса. Но на этот раз я сдержался.

— Заело кассету, — позвонил я Захаркину.

Тот ответил:

— Кхе-кхе… Будем следить… У меня на приборах мертво…

А я в этот миг подумал, что он теперь снова отложил в сторону свои шахматы и как-то смешно задумался…

Я посмотрел на экран телевизора. Кассета казалась какой-то безучастной, спокойной. Шестигранненькая, как кохиноровский карандаш. И словно бы говорила: «Я-то что… Я ничего… Тяните, братцы…»

Я вышел из кабины оператора. Вслед за мной Миша Супреванов.

Мы оба одновременно нагнулись через перила и глянули вниз. Сквозь толщу воды в лучах светильников четко была видна высунувшаяся из активной зоны ядерная кассета. Торчала словно карандаш из пачки.

— И чего бы ей не идти? — спросил я вслух, ни к кому не обращаясь.

Поднимать с превышением усилия ядерное топливо ни в коем случае нельзя. Можно порвать шестигранный чехол, а там и ТВЭЛы (тепловыделяющие урановые элементы — трубочки, в которые запрессованы таблетки двуокиси урана), что приведет к выходу высокоактивных радионуклидов в воду и резко ухудшит радиационную обстановку на электростанции.

Сквозь толщу воды активная зона просматривалась четко, но все же словно через легкую вуаль.

Я не знал, что делать.

— Ты тоже думай! — крикнул я Тарасу. И предложил: — Попробуй дернуть туда-сюда мостом и тележкой. Покачай ее, матушку, слегка. Может, сойдет с места…

Следом за тем загремели контакторы, и мост дернулся вперед-назад. То же самое произошло с тележкой.

Не помогло.

— Вот тебе и координаты! — сказал Миша и обратился ко мне: — А что, если подергать саму телескопическую штангу? Дерганье моста неэффективно…

— Ты знаешь, как это сделать? — спросил я насмешливо.

— Да хоть нырнуть и руками… — Миша с улыбкой и как-то игриво посмотрел на меня. Черные глаза искрились.

— Ты что? Сдвинулся по фазе?

— Ничуть, — сказал он глухо. — Один мой товарищ на другой станции нырял. Почти к самой зоне…

— Ну и где он сейчас?

Тарас все продолжал дергаться туда-сюда, толкая мост и тележку.

— Кончай дергаться! — крикнул Миша. — Тут идея есть…

Напольно-перегрузочная машина замерла на месте, продолжая мерно гудеть вращающимися вхолостую электродвигателями.

— Так где же он сейчас? — строго переспросил я.

— Не знаю, — сказал Миша, — наверное, умер.

Слово «умер» прозвучало у него как-то очень странно и ново, и я подумал, что, наверное, так оно и было.

— К зоне нырять не надо, — уточнил Миша, — надо только плавать сверху. Ноги получат немного больше, а голова всего десять миллирентген… Надо тряхануть ее как следует, и кассета пойдет…

— Поточнее выйди на координаты! — приказал я Куркову. — А мы сейчас спустимся в шахту, посмотрим…

Напялив на себя вонючие пластикатовые полукомбинезоны, чуни и резиновые перчатки до локтей и захватив капроновый шнур, мы с Мишей потопали на дно шахты. Ступали осторожно. Чуни скользили по нержавеющим ступеням лестницы, и можно было легко гробануться.

Внешне все было чисто, блестело. Но невидимая радиоактивная грязь действует на воображение сильнее, чем грязь видимая. Чувство брезгливости всегда сопровождает меня в такие минуты и часы. И я ловлю себя на том, что брезгую даже как следует схватиться рукой за радиоактивное перило. Усилием воли приказываю себе схватиться. Хватаюсь…

Наконец спустились. Перешагивая через торчащие над уровнем пола люки ионизационных камер, подошли к частоколу шпилек. Активная зона близко! Всего семиметровая толща прозрачной воды отделяет нас от радиоактивности ядерного взрыва…

Поверхность воды слегка парит.

«Надо бы расхолодить… Остаточные тепловыделения…» — подумал я.