Миг жизни

Но расхолаживать сейчас нельзя. Вода взмутится, и мы сорвем перегрузку. Температура воды пятьдесят пять градусов.

— Не нырнешь. Горячо… — сказал я Мише, где-то в глубине души с удивлением уловив в себе согласие с возможностью такого решения проблемы.

— Ну что?! — перегнувшись через перила, крикнул сверху Курков.

Я протянул Мише конец капронового шнура:

— А ну-ка, заходи с другой стороны. Захватим и подергаем телескопическую штангу… Будем ходить вокруг реактора и дергать…

Глянул вверх. По выражению лица Тараса вижу, что он понял и одобрил мою идею.

— А ты шажками пробуй подергивать штангу вверх! — крикнул я ему.

Тарас скрылся в кабине, а мы с Мишей начали нашу нехитрую работу…

Вскоре кассета пошла. Мы с удовлетворением наблюдали, стоя у частокола черных от смазки шпилек, за выдвигающейся из воды и влажно поблескивающей телескопической штангой.

Длина кассеты — два метра. Когда она выйдет полностью из зоны, толща воды, нас разделяющая, сократится до пяти метров. Гамма-фон резко возрастет…

Мы быстро поднялись из шахты наверх и скинули спецодежду.

— А ты говоришь — нырять, — подковырнул я Мишу.

Он улыбнулся в ответ широко и открыто. В глазах было некоторое смущение и, мне показалось, благодарность.

«Удивительно! — подумал я. — Как легко люди готовы идти на риск… Даже имея возможность хорошенько подумать… Хотя, впрочем, не все…»

4

Мы покинули центральный зал и направились в помещение пульта дистанционного управления перегрузочной машиной.

— Без замера тащить кассету не буду! — строго и официально предупредил меня Тарас.

— И не надо, — сказал я и поднял к его лицу руку с радиометром.

Он недоверчиво посмотрел на прибор.

Вошли в помещение дистанционного пульта. В стене полуметровой толщины свинцовое защитное стекло, сквозь которое хорошо просматривается надреакторная шахта.

Пульт управления с торчащими буквой «г» черными ключами, показывающие приборы, такой же, как в кабине перегрузочной машины, компактный телевизор в металлическом корпусе.

Тарас нажал кнопку. Вначале задергался, но вскоре застыл в неподвижности экран. Изображение четкое. Хорошо видна часть кассеты, попавшая в поле зрения телекамеры.

Позвонил на блочный щит управления Захаркину:

— Кассета над зоной. Следи. Сейчас потянем из воды. Звони на щит дозиметрии Загвоздину — пусть четко зафиксирует показания приборов по центральному залу. «Голая» отработавшая кассета впервые в воздухе… Особенно внимательно проследите сигналы нейтронных датчиков… Ну, и гамма, конечно…

— Бу сделано! — с готовностью ответил Захаркин.

Кладу трубку, а сам думаю: «Датчики-то установлены по стенам центрального зала… Далековато от кассеты… Замер на щите дозиметрии будет неточным…»

Я глянул на Мишу Супреванова. Лицо его было открытым и полным решимости. Глаза горели черным огнем. Я понял его, но с удовольствием подумал, что во мне это же чувство родилось, наверное, на мгновение раньше. А потому — поползу я.

Странно, конечно… Брезгливость, которую я испытывал к «ползучей» радиоактивной заразе — бетта и альфа активности, здесь почему-то улетучилась. Гамма и нейтронное излучения были открытым и серьезным противником, и у любого здорового мужика непроизвольно являлось желание схватиться с ним или, по меньшей мере, не выказать свою трусость. Такой антиядерный задор был хорошо мне знаком и в себе, и в других. Этим в большей степени объясняется и феномен ныряльщика, и многие другие случаи, когда здоровые парни с улыбкой на устах подставляли себя под нейтронный удар.

Но сейчас надо было точно знать интенсивность излучения от кассеты. Это обеспечит моей и другим вахтам безопасную работу.

Перепоручить этот замер Мише Супреванову или Васе Крамерову я не мог. Еще переоблучатся по неопытности. К тому же тут было право первого: я подумал об этом раньше. Стало быть, идти мне.

По выражению моего лица Миша вдруг все понял и вроде стушевался. Потом все же решил проверить и спросил:

— Можно, я замерю?

— Нет! — весело сказал я.

— Почему? — спросил он, и глаза его воспаленно блеснули лаковой чернью.

— Я сам хочу.

Миша улыбнулся, но не удержался и вдруг как-то хрипло, с надрывом засмеялся. Редкие щербатые зубы его показались мне очень белыми и крепкими.

Я потрогал языком нижний левый резец у себя во рту. Он слегка пошатывался.

«Скоро выпадет, — подумал я. — Придется мост ставить…»

— Понял? Я сам хочу…

— Понял, — сказал Миша и, смущенный, отошел в сторону.

— Давай подъем! — приказал я Куркову, приник к окну и приставил радиометр вплотную к стене.

Хорошо было видно, как двигалась вверх телескопическая штанга, поблескивая влажной поверхностью в лучах ртутных ламп. Я давно уже заметил, что появление из-под воды чего-либо всегда завораживает. Смотрю не отрываясь…

И вдруг показалась и стала быстро выдвигаться вверх коричневая от налета продуктов коррозии шестигранная ядерная кассета. Поверхность ее тоже поблескивала и парила. Из черного шланга, прикрепленного к телескопической штанге, на кассету лилась тонкая струя охлаждающей воды.