Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Моросящий дождик прекратился. Аугусто закрыл зонтик и уложил его в чехол. Он подошел к скамейке и, пощупав ее, обнаружил, что она влажная. Тогда он вынул газету, расстелил ее на скамейке и сел. Затем вынул записную книжку и встряхнул авторучкой. «Очень полезная штука, — сказал он, — иначе пришлось бы записать имя этой сеньориты карандашом, и оно могло бы стереться. Сотрется ли ее образ в моей памяти? Но как она выглядит? Как выглядит прелестная Эухения? Я могу припомнить только глаза… Эти чудные глаза как будто меня пронзили… Пока я предавался лирическим рассуждениям, чей-то мягкий взгляд притягивал мое сердце. Посмотрим! Эухения Доминго, да, Доминго дель Арко. Доминго? Никак не привыкну, что она зовется Доминго… Нет, придется заставить ее переменить фамилию, пусть зовется Доминга. Ну, а как же наши мальчики, им придется носить вторую фамилию Доминга? Моя-то противная фамилия Перес уберется, сократится до одного П., и, значит, нашему первенцу придется отзываться на имя Аугусто П. Доминга? Но куда ты занесла меня, безумная фантазия?» И он записал в своей книжечке: Эухения Доминго дель Арко. Проспект Аламеда, 58. Выше этой записи были две стихотворные строчки:

Печалью веет от постели
И радостью от колыбели…

«Ну вот, — сказал себе Аугусто, — эта Эухения, учительница музыки, перебила мне великолепное начало трансцендентального лирического стихотворения. Оно осталось незаконченным. Незаконченным? Да, в событиях, в превратностях судьбы мы лишь находим пищу для присущих нам грусти или веселья. Один и тот же случай можно считать грустным или веселым, все зависит от врожденной предрасположенности. А Эухения? Я должен написать ей, но не здесь, а дома. А может, пойти в казино? Нет, домой, домой. Для таких вещей дом, очаг. Очаг? Мой дом — это не очаг. Очаг… Очаг… Нет, пепелище. О, моя Эухения!»

И Аугусто вернулся домой.

II

Когда слуга открыл ему дверь…

Аугусто был богат и одинок. Старушка-мать умерла всего за полгода до этих мелких событий; он жил со слугой и кухаркой, давнишними домочадцами, еще их родители жили в доме Пересов. Слуга и кухарка состояли в браке, но детей у них не было.

Когда слуга открыл дверь, Аугусто спросил, не приходил ли кто в его отсутствие.

— Нет, сеньорито.

И вопрос и ответ были просто ритуалом — Аугусто почти никого не принимал дома.

Он вошел в кабинет, взял конверт и надписал: «Сеньорите Эухении Доминго дель Арко. Лично». И, положив перед собой чистый лист бумаги, облокотился на стол, подпер голову обеими руками и закрыл глаза. «Сперва подумаем о ней», — решил он. И напряженно стал вспоминать в темноте сияние ее глаз, случайно увлекших его.

Так просидел он некоторое время, вспоминая облик девушки, но там, на улице, он ее и не рассмотрел, а потому пришлось ее вообразить. Благодаря сильному напряжению в голове Аугусто возникла зыбкая, овеянная грезами фигура. И он заснул. Он заснул, потому что прошлую ночь его мучила бессонница.

— Сеньорито!

— А? — воскликнул он, просыпаясь.

— Обед подан.

Что его разбудило на самом деле — голос слуги или аппетит, эхом которого только и прозвучал этот голос? Тайны психологии! Так думал Аугусто, направляясь в столовую со словами: «О, эта психология!»

Он с удовольствием съел свой ежедневный обед: яичницу, бифштекс с картофелем и кусочек сыра. Потом выпил кофе и уселся в кресло-качалку. Закурив сигару, Аугусто произнес: «Ах, моя Эухения!» — и приготовился думать о ней.

«Моя Эухения, да, моя, — говорил он, — та, которую я создаю наедине, а не та, другая, из мяса и костей, случайное видение, мелькнувшее у дверей моего дома, не та, о которой говорила привратница! Случайное видение? А какое видение не случайно? В чем состоит логика видений? Она подобна логике смены фигур, возникающих из дыма моей сигары. Случай! Случай — вот внутренний ритм мировой жизни, случай — это душа поэзии. Ах, моя случайная Эухения! Вся моя жизнь, тихая, скромная, однообразная, — это пиндарическая ода^{41}, сотканная из множества мелочей повседневного. Повседневное! Хлеб наш насущный даждь нам днесь! Даждь мне, господи, все это множество насущных пустяков. Мы, люди, не изнемогаем от великих страданий и великих радостей, потому что эти страдания и радости приходят к нам окутанные густым туманом мелких событий. И наша жизнь — туман. Жизнь — туманность. Сейчас из туманности возникла Эухения. А кто она, Эухения? Ах! Я понял, что уже давно ищу ее. И пока я искал ее, она сама вышла мне навстречу. Быть может, именно это и есть находка? Если человек находит видение, которое он искал, так не потому ли, что само это видение, сжалившись, выходит ему навстречу? Не вышла ли Америка навстречу Колумбу? Не вышла ли Эухения мне навстречу? Эухения! Эухения! Эухения!»

И Аугусто спохватился, что произносит имя Эухении вслух. Слуга, который как раз проходил мимо столовой, услыхав его голос, вошел:

— Вы звали, сеньорито?

— Нет, тебя не звал. Но обожди, ведь тебя зовут Доминго?

— Да, сеньорито, — ответил ему Доминго, ничуть не удивившись подобному вопросу.

— А почему тебя зовут Доминго?