Мигранты. Писарчуки

Празднество на сей раз замышлялось хоть и достойное, но не настолько официозно-торжественное, как предыдущее, поскольку, в общем-то, рабочий «обмывался» момент, менее волнительный чем тогда, при «рождении первенца», когда до последней минуты не знали, что в окончательном виде выдаст «на гора» типография, получится ли как задумывалось, и воспримется ли то, что получилось, первыми читателями… Да и того единодушия в стремлении к лучшему результату, что наблюдалось в тот раз, сегодня и след простыл. За рекордный для подобных процессов срок коллектив умудрился так непримиримо размежеваться, что, как говорится, мама, не горюй. Причём, размежеваться сразу по нескольким параметрам, первый из которых, по версии «генетически достоверной аристократки в седьмом поколении» редактора-корректора Анны Витольдовны Штуцер-Канареечкиной, заключался в жёстком разделении на «элиту и быдло», или, попросту, основываясь на «классово-кастовой», вернее тут будет – на банальной географической принадлежности: на москвичей, коих, если не брать в расчёт нейтрального в принципе главного редактора, было в коллективе всего трое, в числе которых в первую очередь фигурировала сама Анна Витольдовна, за ней – её приятель-неразлучник по жизни Серафим Семёнович Жук и, наконец, глава так и не названной Департаментом рекламной службы Луиза Кобылкина, и – на приезжих, в чрезвычайно разнохарактерный отряд которых входили все остальные, один другого своенравнее и самолюбивее, два с лишним десятка сотрудников.

Следующим по значимости и, не исключено, более даже тяжеловесным по возможным последствиям логично было бы назвать размежевание по параметру, мало похожему на первый, но в чём-то, возможно, из него и проистекающему, то есть на идейной, можно сказать, почве – с одной стороны, по образному определению той же желчно-острой, оказывается, на язычок-то Анны Витольдовны «оппозиционеры-склочники», возглавляемые неимоверно гордым от осознания своей революционной значимости Валерианом Гнидо, и с другой – «проартамоновские», или те, кто даже не всегда и не во всём безоговорочно поддерживая главного, не спешил тем не менее ввязываться ни в какие склоки и дрязги, против него направленные. По существу, многие из таких «проартамоновских» считали себя «неприсоединившимися», но так уж определил взявший на себя функции неформального лидера Гнидо: «Кто не с нами, тот – против нас», то есть если ты не в оппозиции к «нынешней прогнившей власти», то, значит, позорно-малодушно «артамоновский». Но были среди «артамоновских» или «проартамоновских», помимо откровенно неприсоединившихся «штрейкбрехеров» и такие, кто готов был за него в огонь и в воду. В первую очередь это работающие каждый за двоих-троих журналисты Бильбашева и Шашечкин, а из прочих специалистов – Анна Витольдовна Штуцер-Канареечкина, куда же ей, сиротинушке, деваться: выбросят по возрасту на улицу, случись что с Андреем Петровичем, и забудут, как звали…

Имел место и ещё один, наиболее, пожалуй, безобидный параметр размежевания в этом коллективе – это чисто психологическое, впрямую связанное всего-навсего с возрастным фактором разделение на «новых и старых», своеобразный водораздел между которыми проходил по довольно широкой той самой возрастной грани, в диапазоне сорока-пятидесяти лет. Те, кому перевалило за пятьдесят или было около того – начиная с самого главреда и заканчивая неразлучными Анной Витольдовной и Серафимом Семёновичем, безоговорочно относились в мнении молодёжи к племени «бронтозавров» с их не очень жгучей любовью к компьютерным и тому подобным электронно-техническим новшествам, привычкой работать по закоснелым, с точки зрения той же молодёжи, классическим когда-то канонам и методикам, в основном с бумажными носителями информации. Сотрудники же моложе сорока, а тем паче тридцати лет, каких было в коллективе, не считая относящихся «не туды и не сюды» средневозрастных Давида Дзтракая и Луизы Кобылкиной, подавляющее численное большинство, будучи гораздо более развитыми технически и не чуждые определённого, может и не в худшем смысле цинизма в подходах к творческому процессу, относили себя определённо к новому, неизмеримо более прогрессивному и перспективному, а в конечном итоге более продуктивному поколению журналистских кадров. Обе стороны относились друг к другу иронически, но терпимо, снисходительно, без видимой враждебности, и размежевание в коллективе по данному основанию было отнюдь не худшим из противостояний. Можно даже допустить – во благо, поскольку каждая сторона, стараясь доказать собственные преимущества, усиленно демонстрировала, стараясь шире применять в работе, всё лучшее из

своего арсенала.