Мигранты. Писарчуки

– Мне поручено возглавить и вести пока, а может и до конца, если начальство совсем не явится, наш припозднившийся торжественный ужин, для начала поздравив вас всех, и себя в том числе, с причиной, по которой собрались за этим столом – успешным переходом к планово-регулярному еженедельному выпуску нашей газеты.

– А оно, начальство-то, вообще, с какой степенью вероятности будет или не будет? Может, можно сразу расслабиться по полной, чувствовать себя как дома? – незамедлительно среагировал в своём духе наиболее здесь лёгкий на язык репортёр Веня Шашечкин.

– Я тебе почувствую, придурок тамбовский! Напейся мне…

– Вообще-то, многоуважаемый Валериан Валерьевич, именно к этому и призывал нас всегда на всех, даже скромных пирушечках Андрей Петрович – чувствовать себя за накрытым коллективным столом как дома. И даже он, пребывая в служебном положении уж как-нибудь повыше вашего, никогда не позволял себе такой неуважительный тон по отношению к подчинённым, да и хоть к кому, – вмешалась, вступаясь за Шашечкина, Зульфия Бильбашева.

– Вообще-то вообще, да дела уже не те, дорогие Зуля и Веня! – впервые, наверное в жизни Валериан попытался, и сразу же не очень успешно, говорить стихотворной рифмой. – Не боитесь ли вы, что у вашего любимого… и уважаемого мной тоже, конечно… Андрея Петровича немного остаётся шансов делать впредь такие хозяйские предложения? Проблемы у шефа, и, сдаётся, серьёзные.

От участников застолья не ускользнуло слишком уж радостное звучание голоса Гнидо, поспешившего, слегка сконфузившись, добавить в первую фразу слова «и уважаемого мной…» и тут же, всё-таки, не удержавшегося от сообщения: «не много остаётся шансов…»

– Да уж, вашей милостью, догадываемся, – никогда и не перед кем не трусившая, когда дело касалось её принципиальной личной позиции по какому бы то ни было вопросу, Зульфия приняла наступательный тон собеседника и контратаковала, – уж больно несдержанны вы в своём счастье от услышанного по телефону, особенно во время второго звонка, после доверительного сообщения о чём-то от вашего инструктора по гадостям Гапоненко.

– Ты, Гульчатай, не зарывайся! По каким ещё гадостям, чего ты лепишь? – угодливо влез в полемику своего внутриредакционного покровителя со строптивой таджичкой литредактор Дзтракая.

– А по таким, – не унималась «Гюльчатайка», – какие способны расшатать любой коллектив, а не только без году неделя созданный, как наш! Вы под прикрытием Гапоненко и его бухгалтерши только и добиватесь, чтобы развалить команду Артамонова и создать на её руинах новую, свою уже. Только не обольщайтесь, уважаемые Валериан Валерьевич и Давид Георгиевич, вас и самих выкинут как щенков сразу, как только сделаете вы

своё чёрное дело и превратитесь в отработанный материал.

– Какое-какое дело?! Слушай ты, чума пещерная!..

– Дело чёрное и мерзкое – устранить с помощью грязных интриг Андрея Петровича с его должностей гендиректора и главреда. Но неужели вам не понятно до сих пор, что лично Гапоненко и всей своре его родственников, работающих с ним, газета – как кость в горле? И не нужна им именно вся редакция, целиком, без оглядки на персоналии, а не только Артамонов во главе её. На что надеетесь, мужчины?

Гнидо, только что клятвенно заверивший по телефону учредителя и спонсора, что в застолье будет полный порядок, поспешил смягчить ситуацию:

– Ну, хватит, хватит! Погорячились, и будет. Давид, уймись. Давайте, замнём и забудем этот неприятный и, я уверен, ошибочный в целом спор. И выпьем, лучше, за то, в честь чего и собирались пить-гулять – за наши успехи, существующие в реалии в отличие от вряд ли обоснованных догадок, только что прозвучавших. Когда я сообщил, что у шефа проблемы, не стоило истолковывать мои слова превратно, ну мало ли по каким причинам человек может уйти… Так что, давайте, друзья, веселиться и отдадим должное этому столу! Ну, за успех! Я первый, для примера, пью до дна…

Веселья, однако, в его традиционно-безоглядном виде, так и не получилось.

***

В те же самые минуты за другим, отнюдь не праздничным столом происходил разговор в тональностях, рядом с которыми перепалка между командой Гнидо-Дзтракая по одну сторону линии фронта, и вступившейся за незадачливого шутника-юмориста Шашечкина Зульфиёй Бильбашевой по другую выглядела бы как нежное воркование влюблённых голубков. Таким свирепым г-на Мормышкина главред Артамонов не только не видывал никогда, но даже и представить себе не мог: перекошенное, как в смертной судороге мертвенно-бледное лицо, побелевшие от гнева глаза, дрожащие кривящиеся губы, поминутно сжимаемые до хруста в костях кулаки…

– Под землёй будешь жить! В гробу деревянном!.. Если… если хоть… одно слово подтвердится из того, что до меня дошло, наконец! Ты понял, петушина полумосковская?!