Микаэл Налбандян

«Подозревая в учрежденном ныне вновь шахматном клубе какую-нибудь тайную роль, так как члены, записавшиеся до сих пор, принадлежат исключительно к сословию литераторов и ученых, приложено было старание узнать, на каком основании-образовался этот клуб. Говорят, что здешние литераторы обращались с просьбой о дозволении им учредить литературный клуб, но что им в этом было отказано. Тогда кто-то вспомнил, что существовавший здесь, в гостинице Демута, шахматный клуб закрыт, и этим обстоятельством воспользовались литераторы, чтобы под названием шахматного клуба открыть их собственный клуб. К открытию вновь шахматного клуба не встретилось препятствий, и воспрещение, касавшееся собраний литераторов, обойдено. Говорят, что их подписалось уже до двухсот человек… В шахматном клубе не водится карт, а только шахматы, шашки и домино, но эти игры, говорят, только один предлог».

Агент тайной полиции не зря ел свой хлеб.

В шахматном клубе обсуждались публичные лекции, прочитанные в здании городской думы университетскими профессорами, цензурный проект министра народного просвещения, вопросы свободной печати… Но господина шефа жандармов Долгорукова, царя и его сановников больше всего встревожило полученное 4 апреля известие, что в клубе проявляют особый интерес к конституции. Члены клуба открыто говорили о том, что правительство идет на кое-какие уступки лишь для того, чтобы «замазать языки недовольным». Многие прямо заявляли: «Нам нужна конституция не такая, какую дадут, а такая, какую хотим мы! А ее без крови не добудешь!..»

— Кроме книжного магазина и шахматного клуба, местом встреч стала также библиотека-читальня при магазине Серно-Соловьевича, недавнее открытие которой стало знаменательным событием в петербургской жизни. В читальне Серно-Соловьевича был «посредине огромный круглый стол, ярко освещенный газовой лампою в несколько рожков. «Эта комната отличается и уютностью, и простором вместе, — вспоминает Очевидец. — Г-н Серно-Соловьевич выписывает до сорока современных журналов, в том числе и заграничные издания».

Если Петербург был в восторге от нового книжного магазина и читальни, то еще более он поразился, когда за прилавок встала молодая и красивая женщина в темных очках. А встать женщине за прилавок считалось тогда «так же необыкновенно, как лицеисту, служившему в Государственном совете, сделаться купцом».

Этим ставшим купцом-лицеистом был, несомненно, сам Николай Серно-Соловьевич.

Как-то по делам Николай Серно-Соловьевич отправился на прием к петербургскому генерал-губернатору князю Суворову.

— Кто вы? — подойдя к нему, спросил Суворов.

— Купец первой гильдии Серно-Соловьевич.

Генерал-губернатор любил говорить с посетителями на иностранных языках. Увидев перед собой «пристойного и благовидного» купца, Суворов обратился к нему по-французски. Серно-Соловьевич ответил. Суворов заговорил по-немецки. Серно-Соловьевич ответил.

— Кто же вы такой? — повторил свой вопрос немного изумленный Суворов.

— Купец первой гильдии Серно-Соловьевич.

Суворов перешел на английский. Серно-Соловьевич ответил. Князь задал ему вопрос по-итальянски и получил ответ тоже на итальянском.

— Черт побери! — воскликнул ошарашенный Суворов. — Да кто же вы такой?!

— Купец первой гильдии Серно-Соловьевич.

— Где вы учились?

— В лицее.

— Служили где-нибудь?

— Служил.

— Где же?

— В Государственном совете.

Суворов просто опешил от изумления: он и представить себе не мог ничего подобного…

…Не приходилось сомневаться, что и книжная лавка, и читальня были лишь прикрытием настоящей «торговли» и «торгового общества», в которой принимал участие и Серно-Соловьевич.