Микаэл Налбандян

Михаил Бакунин — Микаэлу Налбандяну,

4 июня 1862 г.

«Любезный друг, вы добрый и верный друг! На вас расстояние не действует и так же хорошо чувствуете вы вдали, как вблизи. На вас и вся надежда… Дайте мне мою жену. Жду ваших писем, многих и частых писем, милый друг мой, чтоб я знал о каждом действии, о каждом шаге вперед в этом дорогом для меня деле. Вряд ли это письмо застанет вас в Петербурге. Брошюры ваши я получил только на днях — и дня через четыре отошлю к вам две. Огарев также взялся переслать вам несколько экземпляров.

…Это письмо достанется вам из рук в руки, но вы его сожгите. Я нарочно употребил словарь, данный мною Ивану Сергеевичу, чтоб вы его переписали… Берегите вы как зеницу ока Петра Александровича Цурикова, он человек золотой».

Цуриков — зашифрованное имя Налбандяна, а брошюрки, о которых упоминал в письме Бакунин и которые обещался переслать, были экземпляры отпечатанных в типографии Джаника Арамяна «Земледелия». Микаэл с величайшим нетерпением ждал их.

Через несколько дней Бакунин прислал из Лондона еще одно письмо.

Михаил Бакунин — Микаэлу Налбандяну.

23 июня 1862 г.

«Любезный друг, посылаю вам еще десять экземпляров поваренной книги. Всего посланных будет теперь четырнадцать. Если пожелаете, пошлю еще более. Спасибо вам за все, что вы сделали для Antonie».

Ниже нетерпеливый Бакунин выразил надежду, что они скоро встретятся. Он был уверен, что Налбандян не оставит начатого дела, пока не закончит его… В этом случае слова «начатое дело» означают не планы революционного центра, а вновь и вновь его Antonie. Этот безумно влюбленный в свою жену пятидесятилетний мужчина, деятельный и неутомимый революционер, который, чтобы не сойти с ума от безделья, готов был кинуться в Персию или Индию, чтобы начать там «дело», сейчас был озабочен только одним — убедить Налбандяна лично сопровождать его юную жену в Петербург…

В конце письма Бакунин рекомендовал Микаэлу Павла Ветошникова как человека верного и доверенного, через которого можно будет наладить оживленную «торговую» переписку.

Но все эти письма так и не дошли до адресатов.

Antonie так и не суждено было узнать, как разрывается от любви к ней сердце ее немолодого супруга…

И Николай Серно-Соловьевич тоже так никогда и не узнает, с какой теплотой поручили ему наладить более тесное сотрудничество с Микаэлом Налбандяном, и приветы Герцена и Огарева так и не дошли до него…

Неведомым останется для Наталии Бакуниной то поручение, что дал ей к Налбандяну брат, она так и не познакомится ни с преблагороднейшим армянином, ни со знаменитым русским писателем…

И наконец, никогда не узнает Микаэл Налбандян, как доверял ему Бакунин привезти свою жену в Петербург, и не увидит ни одного из тех четырнадцати экземпляров «поваренных книг»…

Дело в том, что часть этих писем была передана Павлу Ветошникову после пирушки, которую Александр Герцен вместе с друзьями и близкими устроил в одном из лондонских ресторанов, отмечая пятилетие «Колокола». Во время застолья кто-то заметил между прочим, что Павел Ветошников выезжает в Петербург. Довольно поздно выйдя из ресторана, некоторые из гостей договорились с Герценом, что в ближайшее воскресенье — 6 июля — навестят его в Орсет-хаузе.

Впоследствии Герцен вспоминал: