Можно было сказать им: «Не забывайте, что будущее будет вершить суд над вашими могилами, как вы сегодня судите деяния своих праотцев… Постарайтесь же оставить своим наследникам светлую память о себе!» Но одного такого наказа будет, пожалуй, недостаточно. Нужно еще и что-то ощутимое, вещественное. Хотя бы карта… Карта Армении, на которой были бы эти звонкие речушки, ущелья, горы и долины, озера Ван и Севан, были бы древние Нахичеван, Тигранакерт, Эчмиадзин, Карс и другие города, было бы все Армянское нагорье, Евфрат и Арацани, Араке и Раздан и был бы Арарат, который, вонзив в небо свою двуглавую вершину, с незапамятных времен хранил и охранял доверенную ему Страну Араратскую, Страну Армянскую.
И отныне даже в одиночке Петропавловской крепости не оставит Микаэла мысль об издании карты Армении — мечта, увы, так и не осуществленная… Он был уверен, что уже одна карта Армении возбудит в армянах тоску и воспоминания, уверенность в свои силы и волю создать страну и как зеницу ока сберечь свою вновь возрожденную родину… Карта для Микаэла была не одной лишь географией, а памятью о прошлом и мечтой о будущем.
Почти полтора месяца провел Микаэл Налбандян в Эчмиадзине. Все свое свободное от дел время он проводил в окрестностях этого древнего армянского города, гулял, знакомился с местными обычаями и нравами и слушал народный язык. Об этом он напишет через два-три года, уже в одиночке:
«Как сладостно звучит в моих ушах непринужденная армянская речь, когда она исходит прямо из сердца народа!..»
Бродя по окрестным селам, он изучал местные диалекты, размышлял о путях и перспективах создания единого общенационального языка.
Местные говоры и диалекты, по глубочайшему убеждению Налбандяна, имели громадное значение для досконального изучения, создания и развития нового языка, как, впрочем, и для осуществления идеи будущего единства.
Если не прислушиваться к народу, если втискивать новые ростки языка в отжившие и мертвые формы, иначе говоря, если идти в добровольное рабство к старому языку, то бесполезно думать о создании и развитии нового. Но это не означает, конечно, что, избавившись от пут и плена древнего языка, нужно втискивать новый народный язык в ярмо того или иного диалекта. Применение в качестве общенационального языка какого-либо местного или провинциального диалекта не имеет практической ценности, и любые попытки, направленные на превращение диалекта в общенародный литературный язык, обречены на провал. Новый, единый национальный язык, который должен стать могучей объединяющей силой, надо было развивать, не отрываясь совершенно от древнего языка, но и не подпадая в плен местных говоров или чужих языков.
В таких раздумьях шагал по дорогам древней страны своих предков Микаэл Налбандян, а в ушах его звучали пламенные слова мученика Абовяна: «О язык, язык!.. Если б не язык, чем бы тогда был человек?..»
Язык и цивилизация представляют собой удивительную и уникальную гармонию, был убежден Налбандян. Как варварский народ не может иметь возвышенного и прекрасного языка, так и язык просвещенной нации не может быть варварским…
Язык — это сосуд, с помощью которого человек сливает свои мысли с мыслями других людей. Язык — это мост, через который взаимопроникают и взаимодействуют идеи и мысли. И даже больше: именно в национальном языке, обретая форму и содержание, сохраняют свою сущность и качества национальный дух и сердце нации… И все-таки мало только развивать новый язык и вообще изучать армянский. Даже если мы достигнем своей цели, то нацию этим не просветим. Но это первая ступенька на пути к просвещению, и без нее не может быть пути наверх.
«У нашей нации нет ничего и все надо начинать сначала» — вот истина, от которой в отчаянии могут опуститься руки. «Но пусть не отчаиваются малодушные, что армяне, не имея ничего, уже погибли». Нет, мы еще не погибли! Но, не сознавая своего достоинства, не имея твердости духа, не желая понять, что будущее нации в нашем единстве, стыдясь говорить по-армянски, льстиво и подобострастно отказываясь от национального мышления, мы вступаем на страшный путь, который может привести только к гибели.