Михаил Булгаков. Три женщины Мастера

Владикавказцы уже стали ощущать нехватку некоторых товаров, но город их был маленьким оазисом благоденствия на фоне страны с пустыми прилавками. Тася с ужасом читала статьи в местной газете «Кавказ», где уже печатался Михаил под псевдонимом, состоящим из первых букв его имени и фамилии – М. Б. Смутное время. Неизвестно, что будет завтра, как потом воспримут его статьи. На этом псевдониме настаивала Тася. Михаил поначалу возражал ей, но затем согласился не из страха за будущее, а потому, что считал свои первые опусы далекими от совершенства и маленькими по размеру, всего лишь фельетончиками. Тася была послана ему судьбой, она еще раз спасет Михаила от самого худшего. Только сотрудники редакции знали, что под инициалами М. Б. скрывается начинающий литератор, в настоящем военный врач Михаил Булгаков.

В ежедневной беспартийной литературно-общественной газете «Кавказ» (Александровский проспект, дом Худякова) собрались бежавшие из больших городов от большевиков сильные, профессиональные публицисты. На Тасю большое впечатление произвела статья журналиста Петроева, тоже, видимо, писавшего под псевдонимом, придав фамилии Петров осетинское звучание. Тася зачитывала Михаилу наиболее интересные фрагменты из статьи Петроева о разрухах, опубликованной 27 февраля 1920 года. «Есть разрухи от стихийных бедствий, как, например, землетрясения в Мессине и Гори, заслуживающие самого искреннего сочувствия. Но вот рухнул многоэтажный дом в большом городе. Строитель-спекулянт скупил старый трухлявый кирпич, а достойный проходимца хозяина архитектор выводит шесть этажей со стенами в два-полтора кирпича. В итоге дом валится, давит и калечит сотни людей. Не разруха это, а преступление, вызывающее гнев и подлежащее суровой каре.

То же и со всякого рода государственными разрухами уголовного характера, происходящими от явно злой воли, от нечестной наживы на бедствиях страны или от преступной небрежности, от бездеятельности, от беспробудного пьянства или непроходимой глупости, бараньего упрямства стоящих у ответственного дела.

С самого начала германской войны у нас начались разрухи, и все они объяснялись войною. В Германии война заставила всех подтянуться – война требовала двойного, тройного напряжения сил.

У нас же война стала оправданием всех наших разгильдяйств. Начали опаздывать поезда. Сначала на часы, потом на сутки, на недели. Стали пропадать. С амуницией, с медикаментами. И всему оправдание. Что поделаешь? Война! Разруха!

По-русски такие пропажи называются воровством – наглым и безнаказанным, за что по военному времени впору наказывать виновных не отставкою, а волчьим паспортом и гнать со службы с клеймом «К государственной и общественной работе не пригоден». В Ростове, в середине декабря, мне с горькой растерянностью жаловался представитель американского миллиардера Рокфеллера:

– Заказали нам теплую одежду для вашей армии только сейчас, и придет она лишь к весне.

Опять разруха? Нечего на разруху пенять, коль рожа крива. Когда кони бешено мчат тяжелый экипаж под уклон, по краю кручи, то не распускают ни рук, ни губ, ни вожжей, а напряженно натягивают».

– Правда, здорово написано, хлестко? – заметила Тася.

– Хлестко, – задумчиво вымолвил Михаил, – но… но будет еще хуже. Я очень страшусь большевиков.

Тася подошла к окну и присела на подоконник:

– Я так счастлива, что добралась сюда, Миша. Не хотелось бы говорить о плохом. Но ты, наверное, не знаешь. Просто пропустил. Ты в то время мало интересовался тем, что происходило вокруг нас. Даже не читал те редкие газеты, что доходили до Никольского. И потом – в Вязьме. При Временном правительстве в стране ощущалось праздничное настроение. А когда отменили смертную казнь, то в больших городах прошли военные парады. Россия шла к цивилизации. Уверенно. И Александр Федорович мог арестовать кумира большевиков – Ленина. Министр юстиции Переверзев привез ему из Берлина документы, подтверждающие получение Лениным денег от немцев на расшатывание страны. Ленина и его сторонников должны были судить. Кстати, к июлю семнадцатого их осталось немного. Многие партийные ячейки самораспустились. Страна демократизировалась. Не на словах, а на деле. Незачем было ждать коммунистической манны. Но Александр Федорович был на удивление мягким человеком. Отличный юрист, начинал присяжным поверенным, уж он-то должен был соблюсти законность.

Тася спустилась с подоконника и нервно прошлась по комнате.

– Мне обо всем этом рассказывал папа. Мама его корила за неверность ей, ругала на чем свет стоит, а я не осуждаю. Они с мамой и раньше ссорились. И вообще я считаю, что вмешиваться в личную жизнь, даже родных, нельзя. Поэтому я не оправдываю отца, не знаю чувств, испытываемых им к женщине, с которой он стал жить, к маме в этот период, и не осуждаю. И если ты когда-нибудь уйдешь от меня, Миша, то я буду об этом только сожалеть.

– Тасечка, о чем ты говоришь?! – встрепенулся Михаил. – У нас чудесные отношения! Я люблю тебя!