Михаил Ефремов. Последняя роль

Поэтому я не хочу, чтобы потом были какие-то вопросы у участников событий, что, дескать, было же не так или наоборот – не было. Там даже Женя Ревенко, упомянутый в рассказе «Черные глаза», звонил не в час ночи, а в полвторого, например.

Когда я понимаю, что человек может себя узнать или его близкие могут его узнать, и это может человека как-то задеть, или мало ли что, мне кажется, надо имена убирать – это просто гигиена общественных отношений. Я посылала все рассказы людям и говорила: «Если что-то тебе не нравится, я, во-первых, могу переписать, могу убрать, могу вообще не публиковать».

– А кто-то просил? Просил убрать что-то, переписать?

– Да. И в предыдущей моей книжке прямо главами пришлось убирать.

– Но исходники остались?

– Сожжены. Все сожжено.

– Рукописи не горят ©.

– Ну, мне кажется, это, повторю, гигиена общественных отношений. Я, например, всегда, если где-то кого-то сфотографирую или попадает кто-то в кадр, спрашиваю перед тем, как выставлять в соцсети. Ну, потому что даже если ничего такого нет особенного, но ты же не можешь знать, – а вдруг человек друзьям сказал, что он в Новосибирске, а он с тобой тут в Москве, в баре. Ничего страшного, никакого криминала. Но ты можешь подставить человека. Зачем? И то же самое с книгами: там, где люди могли быть узнаны, люди были по их просьбе [зачищены]…

Возможности рождают намерения

По всей видимости, рано или поздно на смену этическим ограничениям придут какие-то другие. Ведь понятие «клевета» касается только чего-то доказуемого, а факт приватного разговора нельзя ни доказать, ни опровергнуть. И испортить чужую биографию лживым свидетельством легче легкого. Но как быть, если сказанное – правда? В связи с этим вспоминается замечательное высказывание Эльдара Рязанова:

«Считается, что о мертвых не принято говорить дурно. С моей точки зрения, это сомнительная поговорка. Особенно в нашей стране!».

С этим нельзя не согласиться. Как быть, если события и люди повлияли на характер и отношение к жизни?

Никуда не деться от того простого факта, что у каждой биографии есть сотни свидетелей, и не всем удается прожить достойную жизнь, оттого воспоминания ранят. Порой убивают. Тому свидетельство – мемуары Надежды Мандельштам. Уж сколько лет прошло, а битва гигантов все продолжается – правда/неправда, имела право/не имела права, настоящая литература или полный трэш.

Этика решает вопрос однозначно: правда слишком жестока & безрадостна, чтобы ее озвучивать. Кто знает, тот знает, ему не повезло, а остальных надо оградить от тяжелых переживаний. Печально другое – благодаря этике мы получили много серьезных проблем. Например, сталинские репрессии: пока одних забирали, другие тактично молчали, ибо события разворачивались в соседней хате. Пока одни клеветали и доносили, другие не опускались до вмешательства в чужую жизнь и не протестовали.

Так с ведома и согласия культуры одни подонки перебили полстраны, а теперь то, что от нее осталось, бессовестно растаскивают другие. Молчаливое большинство, как велит ему этика, и сейчас брезгливо отворачивается от подлости и гнуси, а ведь еще Бисмарк говорил, что «возможности рождают намерения».

Пора догадаться, что мы сами своей этикой предоставляем неограниченные возможности всему неправильному! Нельзя забывать, что культурные стереотипы формируются столетиями, а технологический прогресс всего за сто с лишним лет полностью изменил формат нашего быта, превратив мир в большую деревню. Мы помещены в глобальное информационное поле, и к этому наши поведенческие стандарты явно не готовы.

Разумеется, чтобы никого не оскорблять в лучших чувствах, можно совсем исключить правду из медийной реальности. Любоваться с утра до ночи, как это было в советские годы, балетом, лубочными картинками счастливых будней тружеников страны, парадными биографиями известных людей, слащавыми сериалами и добрым юмором.

Можно рядом с магазинами «Интим» открыть магазины «Правды», где за зашторенными витринами, вдали от детских глаз, будут продаваться печатные издания, содержащие правду, – таблоиды, мемуары, дневники, да и просто жизнеописания великих людей. Ведь нельзя рассказать о человеке, не упомянув о том, каким он был в быту.