Михаил Ефремов. Последняя роль

Нельзя писать о Пастернаке, не рассказав о его любовнице, нельзя говорить о Чайковском, не упомянув его sex ориентацию, не получится понять автора «Отца Сергия», не вспомнив незаурядную мужскую потенцию, которая во многом и определила ключевые мотивы творчества Льва Толстого. Но все это грязное белье! А копаться в нем, как выясняется, могут лишь морально-нравственные извращенцы, «некультурные» люди. Как тут не привести цитату поэта и мемуариста Анатолия Наймана, касающуюся книги Надежды Мандельштам об Анне Ахматовой:

«Эта книга – или, я бы сказал так: эти книги, написанные Надеждой Мандельштам, довольно рано открыли шлюз абсолютно безответственного, когда нужно – лживого, по большей части фальшивого и недостоверного разговора. У Ахматовой воспоминания о Мандельштаме начинаются, как мы знаем, таким приемом: с полуфразы, отточия и маленькой буквы: «…и смерть Лозинского оборвала нить моих воспоминаний, я не могу вспоминать то, чего он не может подтвердить». Книги Надежды Мандельштам должны начинаться: «…и смерть Ахматовой развязала мне руки. Я теперь могу объявлять все, что хочу».

И далее у него же:

«Почему я должен принимать за литературу откровения женщины о том, переспала она с Татлиным или нет? Татлин замечательный художник, Татлин вообще ни при чем. Простите, что я так наивно – не наивно про это не скажешь. Зачем ты это пишешь? Достаточно сказать: я тогда решила уйти к другому человеку. Почему ты вдруг вытаскиваешь Татлина, у которого была жена, живы потомки?».

В приведенном отрывке мы видим весь набор этических ограничений, существующих в нашей культурной среде. Написан текст в 2008 году, хотя касается людей, которых давным-давно нет в живых. Только вот интеллигенция до сих пор никак не может договориться, как квалифицировать подобные воспоминания – как высокую литературу или дешевую бульварщину?

Нюанс: Надежда Мандельштам тоже давно умерла, а потому говорить о ней дурно, как это делает Найман, – неэтично… Таким образом, круг явно порочен, и изящного выхода из положения просто не существует. Так может быть, этика просто требует от нас регулярного приема галлюциногенов? Возможно, мухомор пора объявить русским национальным грибом и прописывать его населению? Возможно, искомое – яркие цвета, красивые образы, никакой реальности, только разливающееся по телу счастье? Как бы то ни было, мы уже на полпути к этой цели – мир иллюзий поглотил нас почти без остатка. Политиков нам подают к столу политтехнологи, звезд шоу-бизнеса – готовят пиарщики, на экране люди одних моральных качеств изображают людей совсем других достоинств, девочку допубертатного возраста невозможно отличить от тетеньки постклимактерического – тюнинг без труда подчищает недоработки матушки-природы.

Мой экс-коллега по ИДР (Издательский дом Родионова) Александр Бурый этот мой пассаж прокомментировал:

«Если интересно, надо читать, а как уж это называть, дело десятое. С одинаковым интересом читаю и Берберову, и Одоевцеву. Разным языком и с разной подачей, но об одном и том же. Вопрос восприятия лежит в личной культуре каждого читающего… Все происходит поступательно. Если интересна Берберова, дойдет очередь и до Одоевцевой. И наоборот. Внутренняя культура формируется не в одночасье, а путем получения и осмысления информации. А это уж дело такое, непредсказуемое. Можно и Венеру Милосскую отнести к порнографии, а можно и Фабра показывать в Эрмитаже».

Другой мой экс-коллега Александр Перов обозначил нюанс:

«Замечу, что “подобные воспоминания” вполне могут быть и высокой литературой, и дешевой бульварщиной. В литературе должно быть место замыслу и может быть место вымыслу, но не должно быть места умыслу и домыслу. Первые две вещи делают текст книгой, вторые – способны низвести до уровня доноса».

Продюсер Сергей Шачин тоже внес лепту в обсуждение: