Михаил Юрьевич Лермонтов

Спаситель! Мне тяжко, мне грустно, Спаситель!
Душа утомилась в оковах земных,
О, дай мне, Отец мой, покоя обитель
В свободном пространстве небес голубых!
Житейского моря мятежные волны
Давно сокрушили мне юную грудь,
На путь мой, страстей возмутительных полный,
Мне страшно, мне страшно, Спаситель, взглянуть!
Лишь тихая лампа да крест Твой священный
Полночные зрели страданья мои!
Когда же, Отец мой, душой обновленной
Когда ж полечу я в объятья Твои?..
………………………………………..
Я плачу: слезы эти святы,
То дань Творцу от сердца моего
За радости мои, за горе и утраты,
По гласу вечному закона твоего.
Как я любил в твоем прекрасном мире…
Какие чувства испытал!
Я ликовал на светлом жизни пире,
Тебя, незримого, в творенье созерцал;
И падал я, знал слезы и сомненья…
Плоть бренна, но душою я парю!
К Тебе любовь моя, к Тебе мои волненья.
Благодарю, Творец, за все благодарю.

Как непохожа эта благодарность на ту, о которой говорил Лермонтов в своем знаменитом стихотворении «Благодарность»!

Молитва, несомненно, облегчала Красову его расчеты с жизнью, но она не ограждала его от грусти воспоминаний и никаких надежд на будущее в нем не будила.

Красов был трогателен в своих воспоминаниях, которые все относились к тому счастливому времени, когда он сидел на студенческой скамье вместе со Станкевичем:

Возьмите все, святые неба силы,
Но дайте мне прошедшее назад!
О! день один за цену всех наград,
Хоть час один из жизни давней, милой!
Не боле – час! я только час прошу.
Потом тяжелую веригу наложу,
И сам свою я вырою могилу
И лягу в гроб – за час, за час один…
О, внемлите ли вы, святые неба силы?..

Поэту казалось, что все, что может дать жизнь, она ему уже дала однажды в кружке тех товарищей, с которыми он вступал в жизнь, и он говорил, обращаясь к тени Станкевича:

Мы сожгли без сожаленья
Юность гордую дотла;
А надежды и волненья
Буря жизни унесла.
Прихоть, бешеные страсти,
Злость людей, мечты, обман —
Не имеют больше власти
Нанести нам новых ран.
И звучит еще отрадой
Только прошлое одно…
Счастья нового не надо!
Жизнь изведана давно.

И чего ждать от грядущего, когда все мое счастье в прошлом? «Я скучен для людей, мне скучно между ними!»

…Теперь люблю
Обитель тихую, безмолвную мою.
Там зреют в тишине властительные думы,
Кипят желания, волнуются мечты,
И мир души моей то светлый, то угрюмый,
Не возмущается дыханьем клеветы.
Когда же по душе пройдет страстей гроза,
Настанет тягостная битва,
Есть на устах Тебе горящая молитва,
А на глазах дрожащая слеза.
Тогда бегу людей, боясь их приближенья,
И силюсь затаить и слезы, и волненья…
И грустно расстаюсь я с думами моими;
Я скучен для людей, мне скучно между ними!

Но эта скука не индифферентная и не озлобленно-враждебная, какой она становилась в сердце демонических натур, рассорившихся с действительностью и ничего не ожидавших от грядущего. Как «философ» Красов пытался общаться с людьми и жизнью в сферах эстетического созерцания и в великом акте преклонения перед идеей добра: