Распространенным заблуждением является мнение, что гвардейские части выполняли только чисто церемониальные функции при дворе императора, хотя парады, войсковые смотры, маневры, полковые праздники являлись неотъемлемой и очень важной частью культуры русского общества начала XIX века [19]. В этих частях, как правило, отрабатывались и современные способы ведения боевых действий, и испытывалось самое новое оружие. Поэтому состав, вооружение, обмундирование и степень подготовки российской императорской гвардии всегда были на уровне лучших европейских армий.
Форма русской армии, а тем более гвардии, по признанию французских военных историков, считалась красивейшей в Европе. Грибоедов поэтически отразил этот факт в своей знаменитой комедии «Горе от ума»:
Отношение к мундиру в России часто имело почти сакральный смысл – отсюда и выражение «честь мундира». Известен исторический факт, что когда в 1821 году во время торжественного ужина полковник лейб-гвардии Московского полка Г. А. Римский-Корсаков, вопреки существующим правилам, расстегнул мундир, то этого нарушения устава оказалось достаточным для его вынужденного ухода в отставку. Император Александр I приказал: «Мундира (т. е. права его ношения. – Авт.) Корсакову не давать, ибо замечено, что оный его беспокоит». И это была отнюдь не прихоть самодержца, а знак уважения к мундиру как символу армии и государства. Сам Александр I всегда подавал личный пример своим офицерам – по воспоминаниям современников и в обычной жизни, и в походе он отличался безукоризненной военной выправкой. Военный историк А. И. Михайловский-Данилевский писал, – глядя на императора всем казалось, что он «был не на войне, но поспешал на какой-нибудь веселый праздник» [20].
Таким образом, офицерский мундир в определенной мере олицетворял государство, они были единым целым и эти понятия нельзя было разделить. Эту мысль ясно выразил знаменитый генерал граф А. И. Остерман-Толстой, когда сказал одному из иностранцев на русской службе: «Для вас Россия мундир ваш – вы его надели и снимите, когда хотите. Для меня Россия – кожа моя». Как вспоминал в эмиграции Ю. В. Макаров, служивший до февральской революции в чине капитана в лейб-гвардии Семеновском полку: «Старое Российское государство офицеров своих содержало полунищенски, но внешнее уважение офицерскому мундиру оказывалось всюду, и на улице и в частной жизни».
Эти традиции и ценности, передававшиеся из поколения в поколение, немало способствовали тому, что высокие боевые качества русская армия, и особенно гвардия, демонстрировали вплоть до падения Российской империи. Так, лейб-гвардии Сводный полк, сформированный в 1826 году из причастных к восстанию декабристов гвардейских солдат и офицеров и отправленный в том же году на Кавказ, проявил себя там с наилучшей стороны. За два года боевых действий в упорных и кровопролитных боях полк потерял почти половину своего личного состава [21, с. 92].
В период службы Лермонтова в Петербурге командиром Гвардейского корпуса (с 1826 по 1849 гг.) был младший брат Николая I великий князь Михаил Павлович.
Как вспоминали современники, его требовательность и строгость внушали страх многим военным, но вместе с тем любовь к военной службе, а также справедливость и отзывчивость, чувство юмора у Михаила Павловича были общепризнанными.
Для гвардии великий князь был вторым лицом после императора, несмотря на то, что военный министр граф А. И. Чернышев был выше его по должности.
Долгое время руководивший военно-учебными заведениями Российской империи, он особое значение придавал воспитанию будущих офицеров. Его напутствие им ясно доказывает, насколько великий князь был предан своему призванию: «Военная служба, сия благороднейшая служба, сколь представляет она вам в будущности славы!… Помните всегда, что настоящая честь военного человека состоит в благородном поведении» [22].