Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество

О влиянии, которое Майер имел на окружавших его людей, можно судить по тому, что рассказывает о себе Григорий Филипсон, бывший попечитель Санкт-Петербургского округа, а в то время офицер генерального штаба, исправлявший должность обер-квартирмейстера отряда: «Через Майера и у него я познакомился со многими декабристами, которых по разрядам присылали из Сибири рядовыми в войска Кавказского корпуса. Из них князь Валериан Михайлович Голицын жил в одном доме с Майером и был нашим постоянным собеседником. Это был человек замечательного ума и образования. Аристократ до мозга костей, он был бы либеральным вельможей, если бы судьба не забросила его в сибирские рудники. Казалось бы, у него не могло быть резких противоречий с политическими и религиозными убеждениями Майера, но было наоборот. Оба одинаково любили парадоксы и одинаково горячо их отстаивали. Спорам не было конца, и нередко утренняя заря заставала нас за нерешенным вопросом. Эти разговоры и новый для меня взгляд на вещи заставил меня устыдиться моего невежества. В эту зиму и в следующую я много читал, и моими чтениями руководил Майер. Я живо помню это время. История человечества представилась мне совсем в другом виде. Давно известные факты совсем иначе осветились. Великие события и характеры английской и особенно французской революции приводили меня в восторженное состояние».

Можно себе представить, как такой человек и окружающие его люди должны были повлиять на 22-летнего юношу-поэта. Высланный из Петербурга, где он старался проникнуть в общество людей развитых, Лермонтов находит отборный круг их в горах Кавказа среди дивной, пробудившей его поэтический дар природы, среди более свободных условий жизни. От этой атмосферы нравственное состояние должно было очиститься. Условия должны были благотворно повлиять на впечатлительную душу, на большой и образованный, хоть и молодой еще ум Михаила Юрьевича. Его кругозор расширился, убеждения окрепли, смутное недовольство пошлостью общества, среди которого он находился в Петербурге и которым все-таки увлекался, стало для него теперь сознательным. Он стал шире понимать назначение писателя и, выходя из сферы личного, стремился глубже затронуть тему людей – продукт слабости и недостатков своего времени. Задуманные прежде произведения были им брошены или стали видоизменяться и вырабатываться в более глубокие и сознательные творения. Вот почему он пишет другу и соратнику своему Раевскому, что не может продолжать романа, который они сообща начали в Петербурге. Обстоятельства изменились. Это был неоконченный роман «Княгиня Лиговская», в котором впервые смутно еще вырисовывается тип Печорина. Эта перемена в развитии Лермонтова и обусловливала то недовольство, которое он испытывал в петербургском обществе по возвращении в него с Кавказа, и то желание, которое руководит его стремлением вернуться туда обратно. Встреча с такими людьми, как Майер и его друзья-декабристы, должна была вызвать сравнение прежнего поколения с тем, что окружало его теперь, представляя «лучшее общество» и породить «Думу» – единственное лирическое произведение, написанное поэтом в 1838 году по возвращении с Кавказа. Начинается оно мрачными словами: «Печально я гляжу на наше поколенье» и так же мрачно оканчивается. Кавказ и люди, с которыми встретился на нем поэт, были звеном, связавшим его с теми элементами, среди которых жил и слагался в молодые годы ум великого Пушкина, столь страстно почитаемого Михаилом Юрьевичем. Ему наконец пришлось столкнуться с теми серьезными людьми, которых так недоставало ему в трудную и пустынную эпоху, в которую приходилось развиваться даровитому юноше[210].

Полный смутных чувств уезжает Михаил Юрьевич с Кавказа. «Скучно ехать в новый полк, – пишет он Раевскому, – я совсем отвык от фронта и серьезно думаю выйти в отставку». У него составляются планы ехать на Восток: в Персию, в Мекку или проситься в Хиву, куда снаряжалась экспедиция Перовского.

Но и Москва манила к себе поэта. Пребывание на Кавказе, вновь сблизив его с идеалами юности, в эпоху московской жизни, воскресило перед ним с новой силой образ дорогой женщины, любовь к которой он сохранил до ранней могилы своей. Она его вдохновляла и оберегала. Как-то он с ней встретится? Такая ли она, какой представлялась ему, обновленному изгнанием?

Творя молитву при виде Казбека на рубеже перевала за Кавказские горы, поэт говорит:

Молю, чтоб буря не застала,
Гремя в наряде боевом,
В ущелье мрачного Дарьяла
Меня с измученным конем.
Но есть еще одно желанье…
Боюсь сказать… душа дрожит…
Что… если я со дня изгнанья
Совсем на родине забыт!
Найду ль там прежние объятья?
Старинный встречу ли привет? [т. I, стр. 267]

Часть III Зреющий человек и поэт