Разве не знаешь?.. Варенька Загорскина вышла за князя Лиговскаго. Твоя прежняя московская страсть?..
ЮРИЙ. А?.. так она вышла замуж и за князя?
ДМИТРИЙ ПЕТРОВИЧ. Как же, 3000 душ и человек пречестный, предобрый.
ЮРИЙ. Князь! И 3000 душ!.. А есть ли у него своя в придачу?
ДМИТРИЙ ПЕТРОВИЧ. Он человек пречестный и жену обожает, старается ей угодить во всем: только пожелай она чего, на другой же день явится у нее на столе. Все ее родные говорят, что она счастлива, как нельзя более…
ЮРИЙ. Признаюсь, я думал прежде, что сердце ее не продажно… Теперь вижу, что оно стоило несколько сот тысяч дохода…
ДМИТРИЙ ПЕТРОВИЧ. Ох, молодые люди! Как тебе не стыдно? Ведь это просто зависть…
Любопытно, что в рукописи, переписанной чужой рукой и только исправленной Лермонтовым, слова, поставленные нами в курсив, им вычеркнуты.
Михаил Юрьевич, очевидно, старался некоторой частью драмы держаться весьма близко к истинному ходу происшествия. Он сохраняет 4 года, время, отделившее его от выезда из Москвы летом 1832-го до посещения ее к началу 1836-го. Он Юрия изображает гусарским офицером, приехавшим в отпуск, и в первой сцене уже дословно почти рисуется история его отношений с любимой женщиной. Нет сомнения, что поэт желал, чтобы действующие лица были узнаны. Он повторил то, что имел в виду, написав «Странного человека», в предисловии к которому говорит: «Лица, изображенные мной, все взяты с природы, и я желал бы, чтоб они были узнаны».
Но об истории любви Лермонтова мы будем говорить в своем месте.
Вообще надо удивляться тому, сколько было написано и задумано поэтом со временем выхода его из школы. Прервавшийся в конце 1832 года поток деятельности с конца 1834 года опять бьет усиленнее, несмотря на рассеянную жизнь, которую ведет поэт с выходом в офицеры. Однако деятельность эта была прервана неожиданным событием, сразу давшим жизни Михаила Юрьевича совсем другое направление.
Глава XII
Еще молодой поэт наш делил свои досуги между рассеянной жизнью столичных гостиных, кутежами с товарищами-гусарами и серьезной думой и творчеством; еще двойственность существования томила и волновала его, когда в конце января 1837 года роковая весть о поединке А. С. Пушкина с исходом, грозившим смертью, потрясла Михаила Юрьевича, и так нервно расстроенного и тревожного. Он разразился известным стихотворением «На смерть поэта» [т. I, стр. 253].
Обстоятельства, приведшие к этому роковому поединку, к гибели Пушкина, не раз рассматривались в печати. Напомним здесь только, что современное событию общество разделилось на два лагеря: одни обвиняли поэта, другие защищали его. Ходила молва, что Пушкин пал жертвой таинственной интриги из личной вражды, умышленно возбудившей его ревность; деятелями же были люди высшего слоя общества. Эта молва, по-видимому, была не лишена основания. Действительно, существовала великосветская интрига, которая и после смерти Пушкина, в высшем кругу, имела своих партизанов[176]. Этим объясняется, почему на людей, открыто высказывавшихся за Пушкина и горячо порицавших его противников, было воздвигнуто гонение. Вот почему тоже следственная комиссия по делу о стихах на смерть Пушкина обратила особенное внимание на записку А. А. Краевского к Раевскому, писанную после ареста Михаила Юрьевича. «Скажи мне, что сталось с Лермонтовым? Правда ли, что он жил или живет еще теперь