Попытка Глинки уехать в Андалузию окончилась неудачей. В «Записках» он писал о том, что «хвороба» не допустила его до Испании. «Беспрерывные страдания» от «раздраженных нервов», ощущение замирания в вагоне на пути в Авиньон и далее в Монпелье позволили доехать только до Тулузы. Через три недели он и дон Педро возвратились в Париж. «Шибко, нелепо постарел я, милый барин; удовольствия света не по силам»,— писал через некоторое время Глинка П. П. Дубровскому, рассказывая этот эпизод из своего заграничного пребывания.
Потянулась «домоседная» и приятая жизнь без серьезных событий. Глинка музицировал в гостиной друзей Анри Мериме г-на и г-жи Дюпор; молодые девушки приходили к нему брать уроки пения (итальянского «в особенности»). Встречался он и с русскими друзьями и знакомыми — Н. А. Мельгуновым, актером В. В. Самойловым и путешественником А. Д. Салтыковым.
Радостно принял Глинка известие о рождении дочери Оленьки у сестры Людмилы Ивановны Шестаковой в марте 1853 года.
Но творчески этот период жизни композитора оказался бесплодным. Начатую им в сентябре 1852 года работу над давно задуманной симфонией «Тарас Бульба» требовательный к себе композитор вскоре оставил. Как говорил Глинка в «Записках», при сочинении симфонии он не смог «выбраться из немецкой колеи», то есть не идти по проторенным путям германского классического симфонизма, а найти собственную «колею» ему в данном случае не удалось.
Несмотря на покой парижской жизни, неспешное течение дней, занятых чтением писателей-классиков и сказок из «1001 ночи», прогулками в садах Тюильри или Ботаническом, на климат «сухой и умеренный», через год Глинка затосковал по России. Сообщая Людмиле Ивановне еще в конце 1852 года о том, что не может в Париже продолжать начатые сочинения, он писал: «...Решительно чувствую, что только в отечестве я еще могу быть на что-либо годен».
«Скучно мне на чужой стороне»,— жаловался Глинка ей же летом 1853 года. К концу следующего года «ностальгия» его еще более возросла. Стремясь вернуться на родину, он засыпал сестру поручениями приискать квартиру в Петербурге на зиму и нанять домик в Царском Селе на лето. Разразившаяся весной 1854 года Крымская война ускорила отъезд Глинки и дона Педро «из Вавилона, сиречь из Парижа».
В Берлине, несмотря на расстроенное здоровье, Глинке захотелось увидеть на сцене какую-нибудь из опер любимого им Глюка. Благодаря содействию директора королевских театров и согласию певицы Луизы Кёстер, исполнительницы главной роли, желание его осуществилось. «Слышал Армиду — довольно»,— в восторге написал Глинка после спектакля В. Ф. Одоевскому, подражая стилю своего пансионского учителя И. Я. Колмакова.
Бреславль, Ченстохов, задержка на несколько дней в Варшаве из-за болезни ноги, и наконец рано утром в окошечке почтовой кареты показался Петербург.
«...Я вздремнул, a Pedro, узнавши адрес сестры в Царском Селе, полусонного перевез меня в Царское, где я нашел сестру Людмилу Ивановну и маленькую крестницу Оленьку в вожделенном здравии»,— рассказал Глинка о возвращении в Россию, завершая свои «Записки». И ниже приписал: «Конец».
Действительно, «Записки» Глинки на этом окончились, и жаль, что в них не нашел отражения творчески наполненный период жизни великого композитора в Петербурге в 1854—1856 годах. Именно тогда, по возвращении «из басурманских земель», Глинка, по предположению Людмилы Ивановны, «приступил и к собственной биографии». (Он оборвал ее на своем прибытии в Царское Село майским днем 1854 года. Может быть, необоснованно не ожидая от дальнейшей жизни впечатлений, достойных тех, что с такой непосредственной живостью и картинностью он уже запечатлел, вспоминая о прожитых годах?) Искреннее и достоверное отражение жизни композитора и эпохи, в которую она протекала, «Записки» Глинки принадлежат к значительнейшим памятникам мировой мемуарной литературы.