Михаил Катков. Молодые годы

Свое покровительство и поддержку он оказывал профессорам Московского университета М. П. Погодину и С. П. Шевырёву. Еще до назначения министром Уваров, осуществляя ревизию университетских дел, побывал на лекции у М. П. Погодина и по-своему оценил ее достоинства. В отчете о результатах инспекции Уваров впервые сформулировал свою триаду. По его мнению, следовало организовать «образование правильное, основательное, необходимое в нашем веке, с глубоким убеждением и теплой верой в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и влияния нашего Отечества»[138].

Строганов, напротив, на Погодина и Шевырёва смотрел как на «остатки старины». С. М. Соловьёв, выдающийся историк и будущий ректор университета, в своих воспоминаниях, возвращаясь к годам молодости, отмечал, поясняя позицию попечителя, что «он держал их в университете по авторитету, какой они успели приобрести, и по неимению людей, которыми бы можно было бы их заменить, ибо для кафедры русской истории и русской словесности не посылали молодых людей за границу, а свои еще не подросли»[139].

Подготовка новых кадров стала общим делом для Строганова и Уварова. В первые годы введения нового устава попечитель действовал согласованно с министром, совместно они внимательно обсуждали достоинства каждого кандидата, готовя молодых людей к профессорскому званию. Всего в «строгановское время» в штат Московского университета было зачислено 37 молодых преподавателей, и не только из числа его выпускников. Многие из них прошли обучение за границей сразу после окончания университетского курса или несколько позже, как это было в случае с Катковым. Благодаря омоложению преподавательского корпуса ключевые позиции в Московском университете заняли профессора новой формации. Такие видные ученые, как Т. Н. Грановский, Д. Л. Крюков, С. М. Соловьёв, К. Д. Кавелин, П. Г. Редкий, Н. И. Крылов, О. М. Бодянский, К. Ф. Рулье, Я. А. Линовский, М. Ф. Спасский, Ф. И. Иноземцев, А. М. Филомафитский, Ф. И. Буслаев, составили славу отечественной науки и просвещения.

М. Н. Катков также может быть причислен к этому ряду, хотя его популярность, в чем-то более громкая, но на другом поприще, далеко не всегда приносила ее обладателю только поддержку и уважение современников, вызывая у иных зависть, ревность, злобу или приводя к скандалу.

Первый крупный внутриведомственный конфликт между Строгановым и Уваровым произошел в начале 1836 года и был связан с объявлением конкурса на книгу по русской истории для средних учебных заведений. Преподавание русской истории, по мысли Уварова, должно было базироваться на специально подготовленной в министерстве общей программе. Именно эта программа и вызвала возражения Строганова: он был убежден, что отдельные ее тезисы (например, идею об историческом единстве церкви и государства в России) невозможно доказать с опорой на факты, почему программа и не может быть приспособлена к преподаванию в гимназиях. Уваров настаивал на своей правоте, и Строганов представил особое мнение по вопросу об учебнике на суд императора. Первая же попытка напрямую отнестись к царю, благоволившему к Строганову, окончилась для попечителя неудачно. Николай I принял сторону министра и призвал Строганова соблюсти условия конкурса, что и было сделано[140].

Следующий по времени конфликт возник осенью 1836 года и был вызван публикацией «Философического письма» П. Я. Чаадаева в «Телескопе», что напрямую затронуло внутриуниверситетские дела. И здесь противоречия между министром и попечителем обозначились еще сильнее. Об этом мы расскажем ниже. Но очевидно, что разделявшие Строганова и Уварова бюрократические или идейные противоречия подпитывались и большой человеческой неприязнью первого ко второму.

С. М. Соловьёв глухо намекает на причину ненависти Строганова к Уварову, которого Сергей Григорьевич презирал «как подлеца, грязного человека и по характеру своему не скрывал этого презрения». Соловьёву рассказывали, что «Уваров имел связь с мачехой Строганова — отсюда ненависть между министром и попечителем, вредившая так много Московскому университету»[141]. Что конкретно подразумевалось Соловьёвым, можно только домысливать. В обществе Уваров имел сомнительную репутацию. В свете, как тогда говорили, была известна его нравственная нечистоплотность, за которую он подвергался насмешкам, в частности и в эпиграммах Пушкина. Несмотря на соблюдаемое внешнее приличие между старыми знакомыми, Уваров находился с поэтом в сложных отношениях и неизжитой, затаенной вражде.