Михаил Катков. Молодые годы

И тут обнаружилась другая черта характера молодого Каткова. В нем, несомненно, был огромный запас жизненных сил, производивший большое впечатление на его товарищей. Энергия и страстность иногда били через край, но не могли не привлекать и не заряжать своей стойкостью и упорством. Не скрывавший своих амбиций и независимости характера Катков притягивал людей, придерживавшихся порою прямо противоположных взглядов. Вероятно, они не могли не отметить достоинство и естественность поведения успешного в учебе студента, не склонного подстраиваться или заискивать перед начальством, а, напротив, прямо и честно идущего к цели, оставаясь самим собой. Не принимающий угодничества и подхалимства, а добиваясь всего невероятным трудолюбием и усердием, Катков заслужил уважение и среди студентов, и среди преподавателей. Уже тогда наиболее проницательные и внимательные его сверстники и наставники сумели угадать в нем незаурядную личность. И лидера, и вождя.

То, что этот молодой человек через определенное время станет руководителем общеимперского масштаба, конечно, не мог знать никто. Даже тот, в священном служении которому в будущем раскрылись весь талант и сила духа Каткова.

Наследник престола, завершая свое образование путешествием по России, посетил свою родину, Москву, и 31 июля 1837 года Московский университет, в котором ему предстояло прослушать отдельные курсы. В свите находился и воспитатель государя-ученика действительный статский советник Василий Андреевич Жуковский.

В большой зале цесаревичу были представлены руководители университета, профессора и казеннокоштные студенты. В память своего посещения Александр Николаевич пожаловал университету Фраунгоферов микроскоп[148].

Символический подарок, особенно на фоне закрытого недавно «Телескопа» и всей развернувшейся в связи с этим драмой. Верховная власть в лице наследника будто бы предлагала в поисках истины сменить оптику и предмет исследований. Не допускать «лжемудрствования», оставить философские изыскания о смысле жизни, не углубляться в мировые проблемы, а сосредоточиться на том, что поближе, непосредственно перед глазами.

В то посещение цесаревичем университета Катков не встретился с ним. Своекоштных студентов не пригласили к их августейшему сверстнику. Катков удостоился высочайшей аудиенции и личной беседы с Александром Николаевичем, уже императором и самодержцем всероссийским, спустя 30 лет, в июне 1866 года, на другом витке жизни. Издатель «Московских ведомостей» и «Русского вестника» возгласит о своем деле всей жизни служить на благо Отечеству, не оставляя тени сомнений в подлинности и верности своего образа мыслей или действий, в чем приобретет высочайшее благоволение и доверие[149]. Он будет заявлять о своей принципиальной позиции на общественном поприще: «Я не служу органом никакой партии, и ни в одном из вопросов подлежащих обсуждению не имею личного дела. В делах общественного интереса у меня нет и не может быть своей воли, а я руководствуюсь посильным разумением того в чем выразилась воля Его Величества и что может способствовать пользам Его престола и славе Его имени. Я употреблю все старания, чтобы устранить всякий повод к недоразумениям и сомнениям», — писал Катков графу П. А. Шувалову[150].

А университетская орбита в те годы сводила его с молодыми людьми иного круга. Встреча с некоторыми из них навсегда оставила след в его душе, такой же яркий, как свет звезд на ясном небе в августовскую ночь накануне Спаса.

В кружке Станкевича. Идея личности

Участие Каткова в кружке Николая Владимировича Станкевича (1813–1840) и его роль в этом философско-литературном объединении студентов и выпускников Московского университета получили неоднозначную оценку у специалистов. В плеяде блестящих имен, открывавших целые направления в русской культуре и общественном движении, звезда Каткова не то что была незаметной, но, в силу разного рода причин, оказалась на периферии исследовательского интереса. Неординарность его личности и последующая деятельность потрясали и не вписывались в традиционные представления историков и литературоведов об идейной эволюции «столпа реакции» и «идеолога самодержавия». А между тем многие важные обстоятельства товарищеских отношений и человеческих устремлений в круге Станкевича до сих пор остаются невыясненными.