Михаил Кликин. Сборник

А перебирая коллекцию значков, так увлёкся, что даже вечерние новости смотреть не стал, хоть и собирался. Жена заглянула, предупредила, что к соседке на часик отлучится — Володька только махнул ей рассеяно — иди себе, не мешай. Включил настольную лампу, паяльник в розетку воткнул, кислоту достал, наждачку мелкую, плоский надфиль.

Часов десять, уже наверное было, когда в дверь постучали.

Володька стук услышал не сразу — далеко сидел. А когда услышал, не сразу поднялся, — забыл, что жена ушла, думал, она откроет. Рассердился ещё на неё, что мешкает, крикнул в пустой дом. И только тогда вспомнил, что один остался.

А в дверь стучали и стучали, несильно, но требовательно.

Уж не Петрович ли прилетел? Что-то быстро сегодня. Деньгами, небось, разбогател, спешит теперь на поживу, знает, что первому клиенту положена скидка.

Володька встал, положил горячий паяльник на проволочные рогульки, в окошко поглядел — светло ещё было, чистое небо словно горело.

Он задёрнул занавески и вышел из комнаты, дверь не прикрыв. Прошёл коридором, раздражаясь от непрекращающегося настырного стука.

— Слышу, слышу! — крикнул. — Иду уже!

Толкнул от себя уличную дверь, придержал кончиками пальцев, заглядывая — кто там? Петрович ли? Не видно, вроде, никого. Шутки шутят?

Чёрная сутулая фигура вышла сбоку, звонко стуча по стенке сухим кулачком. Ноги — худые коряги, руки — птичьи лапы, одёжа — рвань грязная, лицо — подгнившее печёное яблоко. Не старуха — мумия.

Володька покачнулся, будто его в грудь ударили, в самое сердце, открыл рот и тонко жалобно закричал.

* * *

Степан Петрович Хромов до Мосейцева добрался лишь на следующий после Володькиного звонка вечер — раньше дела не пустили. Привёз он с собой планшет, складную лупу, пинцет медицинский, набор клеммташей, два толстых истрёпанных справочника и рассыпающуюся кипу распечаток и ксерокопий, по его слёзной просьбе сделанных городским племянником. Дом Топоровых Степан Петрович помнил хорошо — чай, не единожды приезжал сюда на своём тарахтящем «Москвиче», чтобы попить кофе с баранками и абрикосовым вареньем, побалакать о музейных делах, поглядеть на новые марки и прочие Володькины находки, ну и выбрать себе кое-что на обмен или в коллекцию.

Припарковавшись на лужайке перед глухим забором из профнастила, Степан Петрович выбрался из автомобиля и некоторое время топтался у сваренной из труб калитки, надеясь, что радушный обычно хозяин выйдет на улицу встретить гостя и, как обычно, поможет нести справочники и норовящие рассыпаться бумаги. Но его прибытия, кажется, никто не услышал, и несколько уязвлённый Степан Петрович направился к дому.

На стук его долго никто не отзывался, и он, окончательно осерчав, уже было решил ехать назад, как вдруг дверь открылась, и из дома выглянула Зина — Володькина жена. Была она зарёвана, так что Степан Петрович сразу заподозрил неладное, но спрашивать ничего не стал, а поздоровался с улыбкой. Зина только кивнула ему, сказала коротко:

— Нету его.

— Как же нету? — растерялся Степан Петрович. — Вчера же мне звонил, сказал, что очень ждёт. Заболел?

— Заболел, — согласилась Зина.

— Ну, чай, поправится, молодой, чай, — быстро залепетал Степан Петрович, опасаясь, что дверь сейчас захлопнется, и он останется с носом. — Так что же, мне не увидеть его теперь, что ли? Или он дома лежит?

— Нет его тут, говорю, — устало проговорила Зина. — В больнице он.

— Ах, ты… — расстроенный Степан Петрович головой покачал. — Я уж бензина сколько пожёг, дела оставил… Зря спешил, выходит.

Чувствовалось, что Зине на его печали глубоко плевать, но вставшего на пороге гостя она пока терпела, дверь вежливо придерживала.

— Так что там Володька мне показать хотел? Может, я гляну глазком? Очень уж он звал меня. Приезжай, говорит, Петрович, консультировать будешь… Что же он так быстро слёг-то, а? Удар, что ли, хватил? Ты, Зина, не переживай. У меня шесть лет назад инсульт был, а и ничего. Только глаз как бы немного косит, но это не каждый заметит.

— Не инсульт у него, — отмахнулась Зина. — Вы заходите, ладно уж. Чего теперь на улице стоять.

— Так в какой он больнице? — полюбопытствовал Степан Петрович, заходя в дом.

— В Богородском он, — замешкавшись, неохотно призналась Зина. Чего уж скрывать — вся деревня знает. — Вчера ночью скорая увезла.

— Вона как… — пожевав губу, посочувствовал Степан Петрович. — Повеситься, что ли, хотел?

— Да тьфу на вас! — возмущённая до глубины души Зина громко фыркнула. — Помутнение у него какое-то было! Приступ. Привиделось ему что-то, он вечером по деревне бегал и прятался всё. До этого три дня сам не свой был, и только, вроде, отходить начал — на вот тебе, пожалуйста.

Зина заплакала.

Степан Петрович топтался рядом, не зная, как ей помочь, как поддержать. Не умел он ладить с женщинами. Сняв очки, Степан Петрович протёр их, завернул во фланелевую тряпочку и убрал в нагрудный карман. Покашлял в кулак:

— Так я пойду тогда, что ли?

Зина посмотрела на него глазами, полными слёз. Головой помотала, утёрлась рукавом. Всхлипнула: