Михаил Кликин. Сборник

Убрал Володька открытку в сумку к остальным письмам, свою бабушку вспомнил. В комод заглянул — чайное ситечко взял, щипцы для колки сахара, ажурный подстаканник, коробочку из-под леденцов дореволюционную, интересный пузырёк не то из-под духов, не то из-под лекарств — всё это на платок здесь же найденный уложил, в узел увязать приготовил. В сундуке, у печи стоящем, обнаружил стопку журналов «Новый мир» за семьдесят первый и семьдесят второй годы, полистал, но не позарился. А вот старое издание «Робинзона Круза» прихватил. Очень обрадовался, карточки с кинозвёздами на дне сундука обнаружив. И патефонные пластинки все выгреб.

Много всего набрал, а ещё больше осталось. Часы-ходики, вон, с кукушкой каких-то денег стоят. Гирьки — как шишки, на циферблате картинка с медведями ещё различима.

За часами и остальным надо будет ещё раз вернуться, пока светло, пока не страшно…

Вышел Володька из комнаты, придерживая локтем распухшую сумку, волоча узлы, добром набитые. Спустился вниз, к выходу. Запор снял, цепочку с крюка скинул, дверь отворил, свежего воздуха вдохнул, улыбнулся.

А хорошо съездил!

Всегда бы так…

* * *

Всю добычу Володька перетаскал в «Ниву» минут за сорок, разложил аккуратно, чтобы видно было, сколько ещё места остаётся, — что-то разместил в салоне, что-то на крыше под брезентом закрепил. Машину к крыльцу перегонять не решился, лишних следов не хотел оставлять. Когда работу закончил, на часы глянул, на солнце посмотрел. Подумал о пропущенном обеде и скором ужине, но решил с едой погодить. Воротился к двухэтажному дому быстрым шагом, почти бегом, торопясь оставшееся светлое время провести с пользой. Внизу не задержался, сразу наверх пошёл. А когда по лестнице поднимался, ключи от «Нивы» на пальце крутя, услыхал отчётливый звук — будто стукнуло в доме. Но не напугался, решил, что упало что-то, он ведь сегодня много чего тут переворошил, потревожил.

В комнату с печкой войдя, сразу к часам с кукушкой направился. И встал, тиканье услышав.

То самое.

И не сверчок это был, не насекомое. Нет.

Это часы тикали. Щёлкали негромко. Маятником помахивали.

Володька икнул, глазам не веря.

Ходики — с кукушкой, с гирьками-шашками, с медведями на циферблате — шли.

Может это сквозняк маятник подтолкнул, механизм запустив, а может какая пылинка, гостем потревоженная, из шестерёнок выпала, и часы сами собой после многолетнего простоя заработали.

Может…

Володька пытался ещё какое-нибудь объяснение придумать. По сторонам озирался. Слюну загустевшую глотал.

Может…

Он увидел, что гирька поднята, понял, что кто-то в его отсутствие подтянул железную шишку за цепочку — пусть и не до самого верха, но заметно. Обругал себя, приободрить пытаясь: да сам же ты, наверное, и подтянул, мимо проходя. Дёрнул безотчётно. А то и случайно зацепился, когда вещи тащил.

Может и так… Да только тиканье-то он и раньше слышал, когда в первый раз сюда заходил. Теперь-то в этом никаких сомнений!..

Володька попятился.

Часы щёлкали, страх нагоняя. Маятник из стороны в сторону мотался.

Да как же такое возможно?!

Громкий шорох слева заставил Володьку вздрогнуть. Он чуть не закричал, отпрыгнул в сторону. Выронив ключи от машины, схватился за «Осу», потащил её из кобуры, мечущимся взглядом отыскивая источник нового шума. Увидел — занавеска над печкой колышется. Вот на печку-то он и не заглядывал! Что там на лежанке да полатях кроме корзин и рваного тряпья найдёшь?

Может, это ёжик какой шумит? Или кошка одичалая…

Володька шею тянул, едва дыша от страха и напряжения. «Оса» в руке сильнее маятника прыгала.

Стукнуло на печи. Завозилось.

Не ёжик, не кошка — большое что-то.

Сильней дёрнулась занавеска. И Володьке на обозрение будто коряга какая выставилась…

Нога!

Он со страху пальнул из «Осы», оставив в печном боку рыжую оспину. Перепугался до одури, до помутнения сознания.

Нога жуткая, будто птичья лапа, — костяная, тёмной кожей обтянутая; на кривых пальцах чёрные когти — длинные, толстые, загнутые.

Человеческая нога!

Скакнул Володька в дверь, кинулся к лестнице — вниз! вон! — но запнулся о порожек — и покатился кубарем по крутым ступеням, кровавые мазки оставляя.

* * *

Очнулся он в черноте, заскрёб руками вокруг, пытаясь понять, где находится. Застонал от боли — в боку кололо, плечо саднило, голова трещала. Вспомнил про часы, и про чёрную ногу, с лежанки показавшуюся, и как падал кувырком — тоже вспомнил. Затих, со страхом прислушиваясь к ночным шумам. Кончиками пальцев осторожно стенку нащупал, к ней переполз, уже примерно представляя, где выход на улицу находиться должен. Фонарик из кармана вынул, только засветить не спешил — жутко очень было: а ну как углядишь такое, что сердце не выдержит и разорвётся.

Наверху заскрипели половицы. Кто-то в комнатах бродил из угла в угол, отросшими когтями по дереву цокал — в мёртвой тишине каждый отзвук слышен был. Вот шарканье — это веник метёт. Постукивание — ухват в холодной печи ворочается, чугунки двигает. Скрип — то ли крышка сундука поднимается, то ли дверца шкафа открывается.