Михаил Кликин. Сборник

Володька осторожничал. Знал, что и в брошенных, вроде бы, деревнях можно наткнуться на какого-нибудь таящегося отшельника, а то и на целую банду. Сам он с такими людьми не встречался — не доводилось, слава Богу. Но слышал Володька и про лютых беглых зеков, и про скрывающихся от бандитов должников, и про нерусских нелегалов, потерявшихся на русских просторах, и про городских «синяков», поменявших городскую квартиру на гнилую халупу с ящиком палёной водки внутри.

Ничего подозрительного под росцынскими вётлами Володька не углядел, ничего особенного не услыхал. Выщелкнув окурок в окно, он завёл машину и направил её вниз по склону безымянного холма, у которого — вот наверняка! — в прежнее время имелось собственное имя.

* * *

Деревню Володька, конечно же, не узнал — очень уж она одичала. Чёрные кривые избы чуть не по самую крышу заросли борщевиком, крапивой да могучими лопухами — просто так не пройдёшь, прорубаться надо. Место прежних огородов поделили меж собой лебеда, терновник и малина. Запущенные палисадники у домов гуще тропических джунглей сделались, раздались вширь, изнутри ломая сгнившие изгороди. От дороги только намёк остался — ну да «Аллигатору» было не привыкать, он пёр будто трактор, оставляя в дремучей траве приметную просеку.

Светло блеснула за кустами вода, и Володька вспомнил, что в той стороне должен быть пруд. А недалеко щитовой барак стоял, где студенты жили.

Он заглушил «Ниву», решив пока не следить лишнего. Посидел в машине, открыв окна, неспешно и с удовольствием высмолил ещё сигаретку, потом перекусил домашними бутербродами. Всё было тихо.

Он поднял стёкла, достал полуметровый тесак и положил его на колени. С пассажирского сиденья взял «Осу» в самодельной кобуре, нацепил её на широкий ремень. Раздавил двух жирных слепней, залетевших в салон. И, мысленно пожелав себе ни пуха, ни пера, открыл дверь и прыгнул в глубокую траву.

Он ещё не знал, куда именно направится, когда запирал машину и обходил её кругом, осматривая колёса и проверяя подвеску. Но вот он поднял глаза — и сразу же увидел тот самый дом: большой и крепкий, отвернувшийся от соседей, нарушивший стройность посада.

Володька сунул брелок с ключами в карман и, помахивая тесаком, направился к этому двухэтажному великану.

* * *

Дом был старый, дореволюционный, и принадлежал он, определённо, кому-то из прошлых местных богатеев. Простые крестьяне таких хором ни при царе, ни при советской власти не строили — первый этаж кирпичный, верх рубленый, крыша с башенкой железом крытая, входа два — это не считая лаза в подпол и двери со двора. Выглядел дом неважно — печная труба рассыпалась, кровельное железо сгнило до дыр, сруб заметно просел одним углом, отчего между крышей и верхним венцом образовалась треугольная щель, из которой выбивались какие-то сивые лохмы: не то перепрелая солома, не то сухой мох или пакля.

Володька всё вокруг истоптал, исследуя подходы к дому. Телефоном своим с разных точек всякое интересное сфотографировал — истёртую надпись «молоко» на кирпичной кладке, жестяную табличку с ещё угадываемым изображением лопаты, здоровенный замок на воротах двора, весь в рыжей ржавой чешуе, гранитные ступеньки, в землю вросшие.

Главный вход был заперт изнутри — но Володьку это ничуть не удивило. Он и сам частенько закрывал парадную дверь из дома, а на улицу выходил через пристроенный сарай.

Выламывать запоры Володька не решился — только покачал рассохшуюся дверь плечом, заглядывая в чёрную, пахнущую затхлостью щель и слушая бряцанье натягивающейся цепи. В дом он залез через развалившийся скотный двор, благо дыр в его стенах образовалось предостаточно.

Во дворе Володька нашёл первую поживу: сопревшую упряжь, хомуты, мятый самовар, резак для самосадного табака, керосиновую лампу без стекла, большую кринку и маленький чугунок. Барахло это ценности не представляло, но его наличие указывало на то, что мародёры этот дом обчистить не успели, а значит здесь можно рассчитывать на хорошую добычу. Володька приободрился.