«Аллигатора» своего Володька по всякой ерунде не беспокоил. Выгонял его из гаража только если подозревал, что другая машина к планируемому месту не пройдёт. К «экспедициям» Володька готовился всерьёз: сверяясь со старыми картами и с доступными в Интернете спутниковыми снимками прокладывал маршрут, заносил в навигатор точки; наводил справки о живущих в тех местах людях, и о живших прежде, записывал фамилии, чтобы при случае представиться родственником; самым тщательными образом проверял состояние машины, а потом гонял по окружной дороге и ближайшему пастбищу, выслушивая подозрительные стуки. Еды набирал на неделю, воды запасал дней на десять, бензина в три раза больше необходимого заливал. Укладывал в просторное грузовое отделение, располагающееся сразу за водительским сиденьем, палатку «Тайга», газовую горелку с баллоном, связку удочек, китайский спальник, коврик-«пенку», пару одеял, набор походной посуды и самодельный, по журналу «Радио» собранный металлоискатель. Ружья у Володьки не было, боялся Володька ружей, зато имелись у него травматическая «Оса», которой он однажды от стаи полудиких собак отбился, прихватистый топор с резиновой ручкой, длинный тесак, изготовленный поселковыми «химиками», и набор просроченных сигнальных ракет — их Володька держал в железном ящике на крыше — для пущей безопасности.
В свою последнюю «экспедицию» Володька ракеты не взял, скрутил ящик с верхнего багажника, снял, освобождая место, будто предчувствуя, что пожива будет богатая.
В Росцыно, насколько он знал, уже лет пять никто не наведывался.
Точно по границе двух соседних областей протянулись широко болотистые торфяники с глубокими карьерами старых выработок. Езжих дорог там было две — одна огибала торфяники с запада, другая — с востока. Деревенька Росцыно располагалась точно между ними: что от одной дороги скакать двенадцать километров по бугристым лугам, что от другой — те же двенадцать через такие же дикие пустоши. Старые подъезды к деревне ещё можно было угадать по редким электрическим столбам, чёрным и покосившимся, по заросшим крапивой валам, по прогалам в кустах на месте бывшей колеи. Но с каждым годом приметы эти становились всё менее отчётливыми, и прочитать их мог лишь тот, кто бывал здесь прежде.
Володька на память не надеялся; он больше полагался на навигатор и старые, некоторые аж царских времён, карты. В Росцыно за всю свою жизнь он наведывался лишь несколько раз и всё в одно лето. Было это очень давно, когда он числился в совхозе учеником механизатора и на тарахтящем Т-40А раз в неделю отвозил студентам-стройотрядовцам флягу с молоком, половину бараньей туши, двадцать буханок хлеба и четыре блока сигарет «Шипка» или «Ту-134». Всё остальное стройотрядовцы добывали на окрестных полях и у местных жителей. Саму деревню Володька помнил смутно. В память врезался только один дом, стоящий как раз на въезде. Был он построен, видимо, каким-то местным маргиналом, и фасад его смотрел не внутрь деревни, как принято, а наружу. Да и стоял дом отдельно от всего посада — словно отвернулся от соседей, поворотился к ним задом, крепко на что-то обидевшись. Большой дом, заметный. Володька однажды поинтересовался, кто там живёт, но внятного ответа не получил.
Теперь у него была возможность это выяснить.
Володька по опыту знал, что заброшенные дома могут многое рассказать о хозяевах. Особенно если дома эти стоят в стороне от больших дорог, вдалеке от крупных посёлков, недоступные для вандалов и любителей чужого имущества.