Михаил Ромм. Способ жизни

После ремонта пассажиры возвращаются в вагон. Появился измученный дальним переходом Галочкин с букетом. Он подумал, что у Орлова завязался роман с его Наташей, и благородно отдает ему цветы.

Галочкин вздыхает: вот так я и остался холостяком.

Действие происходит в августе, и вдруг идет снег. Это халтурит Институт погоды. Вся компания прячется в старом паровозе. Тут по фотографии выясняется, что Орлов был знаком с другой Наташей. Галочкин зря ревновал. Начинается ливень, ураган. Компания бежит к эллипсоиду. Пошел горячий дождь. Возмущенные путешественники звонят по видеосвязи в Институт погоды. Разговаривают с сотрудницей, в которой Галочкин узнает свою Наташу. И она его узнает, падает в обморок. Галочкин видит, как вокруг нее хлопочут. Привели в чувство. Беседуют. Выясняется, что Наташа в тот день не поехала, задержалась в Москве на два дня, безуспешно искала его. Все расходятся, Наташа и Галочкин воркуют, оба одинокие. Признаются друг другу в любви.

Наконец счастливый Галочкин выходит из машины. Таня вручает ему букет хризантем, которые густо растут здесь на лужайке. В это время из эллипсоида доносится голос диктора, сообщающий о том, что Танин жених достиг Марса, но пока его атоплану не удается совершить посадку.

Далее следует несколько странный, во всяком случае для комедии, эпилог. Прошло семь лет. Пулковская обсерватория. Сюда каждое воскресенье приезжает Таня в трауре. Старый астроном успокаивает ее: мол, ремонтные работы ведутся, спасут вашего Петю. Пока же он до сих пор крутится вокруг Марса.

Есть у сценария и второй эпилог, более традиционный. Проекционная кинобудка. Механик обращается к собравшимся:

Мы заканчиваем вечер старинных фильмов. Сегодня мы показали картину «Железная дорога», поставленную 85 лет назад. Картина эта не блещет особыми достоинствами. Напрашивается вопрос: почему же мы выбрали именно ее? Да просто потому, товарищи, что в этой картине делается попытка заглянуть в наши дни.

Разумеется, авторам, жившим почти 100 лет тому назад, не удалось в полной мере отразить те гигантские сдвиги, которые произошли в нашем обществе. Возможно, у них не хватило фантазии или, как это было принято говорить раньше: «они не вполне справились с задачей».

Итак, на «Мосфильме» картина по этому сценарию была закрыта. Через некоторое время, придя в себя после такого нокаутирующего удара, авторы решили переделать киносценарий в пьесу.

Поскольку у кино арсенал постановочных возможностей больше, нежели у театра, то при инсценировке возникают объективные сложности. Часть эпизодов придется ликвидировать, другие переделать.

У пьесы возникли два названия. Хорошее — «Гражданин с хризантемами» и менее удачное — «Железная дорога». Второе было рабочее название, от него постепенно отказались.

После знакомства с киносценарием представлять гражданина с хризантемами уже не нужно. Это все тот же молодой москвич Коля Галочкин, невеста которого после окончания института должна надолго уехать на работу в Тюмень. Из-за вынужденного расставания Коля убит горем. Он даже не поехал провожать любимую Наташу на вокзал. Не хотелось бередить душевную рану. Чтобы отвлечься от тяжких дум, пошел с товарищем в кино. Однако потом опомнился, посреди сеанса выбежал и помчался на вокзал, по пути купив букет хризантем. На перроне он появился, когда поезд тронулся, Николай едва успел вскочить в последний вагон и… Тут начались его приключения.

Напоминаем, это пьеса. Все последующие события на сцене показать невозможно. Поэтому о них рассказывают сами участники через восемьдесят лет, то есть когда они стали старцами. В ХХI веке у одного из них, Орлова, двадцатилетняя правнучка и десятилетний правнук, а Галочкин из-за своей нерешительности и неудачного стечения обстоятельств, остался холостяком. Но любви своей не предал. Что, в общем, для авторов пьесы главное.

Пьесу решили предложить Ленинградскому театру имени Ленсовета, где главным режиссером был тогда Н. П. Акимов. Сначала Николай Павлович загорелся, потом поостыл, принялся морочить авторам голову. Тянулось это долго. Даже привыкший ко всяким проволочкам Ромм, и тот не выдержал: 21 апреля 1954 года написал Минцу письмо, в котором воспользовался ненормативной лексикой, что для такого лощеного интеллигента, как Михаил Ильич, неожиданно. Нам же при публикации придется это забористое словечко «запикать»:

Из Вашего письма прежде всего явствует, что Акимов охладел к нашему опусу. Иначе, будучи в Москве, он нашел бы время, чтобы дать знать о себе. В Лен-де он, допускаю, занят выпуском премьеры, но в Москву он ездит за авторами, и, если бы его интересовал «Человек с хризантемами», он раз 10 позвонил бы Вам. Я полагаю, что не следует навязываться с пьесой в этот театр, а при встрече с ним лучше всего с горькой усмешкой попенять ему на непостоянство. И намекнуть ему, что мы готовы послать данный театральный организм к …ной матери^[42].