Михаил Ромм. Способ жизни

Первая же фраза этого сценария, изготовленного к столетию со дня смерти Пушкина, содержит в себе ошибку в датировке дня его смерти: 11-го февраля вместо 10-го, и на первой же странице начинаются домыслы авторов в виде эпиграфа из Бальзака: «Рента — вот что движет сердцами в этом веке» — эпиграфа, про который неискушенный зритель может подумать, что он дан самим Пушкиным. Последующие страницы ничем не лучше первой: в них те же вопиющие небрежности в деталях, и то же искажение Пушкина, грубо трактуемого «под Бальзака»[22].

Далее рецензенты приводили несколько примеров вольного обращения Ромма и Пенцлина с классикой, «усовершенствований», не вызванных, по их мнению, спецификой кино:

Так, авторам, не нравится, что первую свою записку Герман передает Лизе у подъезда, а вторую, через мамзель из модной лавки, присылает лишь через несколько дней. Они предпочитают почему-то обе записки дать в один день, причем вторая предшествует первой. Но уже эта ничем необоснованная перемена, казалось бы и невинная, приводит, однако, к нелепости. Лиза видит в окно, как за углом скрывается Герман вместе с той девушкой, которая только что передавала письмо, и почти тотчас выезжает с бабушкой на прогулку. Но Герман опять уже у подъезда и передает Лизе другое письмо, которое, как мы знаем по Пушкину, было «слово в слово взято из немецкого романа». Спрашивается: когда же Герман успел переписать его из немецкого романа, или даже просто его написать, если авторы отвергают это Пушкинское указание? Или им было сразу заготовлено два письма — одно с посланницей из модной лавки, а другое «на всякий случай», что ли?[23]

— Эти рецензенты тоже порядочные простофили, — пыхтел Ромм, закуривая очередную папиросу.

— Ты про что?

— Да вот, утверждают, будто отклонения сценаристов от оригинала, появление большого количества отсебятины нельзя оправдать даже спецификой кино.

— Попали пальцем в небо! Именно этой спецификой все изменения и вызваны. Иначе бы нам делать было нечего.

Когда дочитали рецензию до конца, Пенцлин констатировал:

— Не все замечания равнозначны. Некоторые совсем малозначащие. Их с чистой совестью можно проигнорировать.

— Во всяком случае такие легко парировать, — подхватил Ромм. — Рецензенты тоже способны ошибаться.

— Кстати, Миша, при желании мы вполне можем вставить маститым пушкинистам фитиль. Они пишут Германна через одно «н», а не через два.

— Может, им вообще невдомек, что в повести Германн это не имя, а фамилия.

Подтрунивая над авторами рецензии, сценаристы отплачивали им той же монетой: ведь писатели тоже подшучивали над ними, явно считали их дилетантами, смеялись над проскальзывающими, на их взгляд, нелепостями. В то же время при случае поругивали Ромма и Пенцлина за излишний комизм, якобы чуждый духу повести. Охотно приводили примеры: