«Я смотрел на Бориса Леонтьевича как на выходца с того света. Внешне он мало изменился, но похудел, держался непривычно тихо, с настороженностью, не зная, как теперь к нему отнесутся былые товарищи.
В лагерях он прошел все круги ада.
– Главное, – говорил Сучков, – заключалось в том, чтобы не потерять в себе человека. Я изобрел много поводов. Бежал в примитивный туалет, и мыл руки, ноги, лицо, особенно ноги. С чистыми ногами я вновь чувствовал себя человеком, способным терпеть, сопротивляться, ждать».
Умница и порядочный человек, он начал жизнь заново, со временем возглавил академический Институт мировой литературы имени А. М. Горького, был избран членом-корреспондентом Академии наук.
Хорошо его помню: уверенный в себе, спокойный, очень любезный, по-мужски красивый. Мы жили в одном доме на Ломоносовском проспекте, где в конце пятидесятых получили квартиры многие писатели. Потом моя мама Ирина Владимировна Млечина, литературовед-германист, защитив диссертацию, стала работать в ИМЛИ.
Она искренне восхищалась своим начальником. Однажды зашла к Борису Леонтьевичу домой и вернулась пораженная. Конечно, в ту пору все жили скромно и даже скудно. Но квартира директора академического института поразила ее аскетизмом.
Заметив ее реакцию, Сучков пояснил:
– Лагерь учит безразличию к вещам.
Но арест, суд и лагерь не прошли бесследно – Борис Леонтьевич умер очень рано: сердце разорвалось.
Александр Пузиков:
«Незадолго до смерти он жаловался, что идеологическое начальство не очень-то жалует его, осаживает при выступлениях, старается “поставить на место”. Так же накануне ареста с ним грубо разговаривал Берия, теперь другие. Травма осталась, и я думаю, что преждевременная смерть Сучкова от инфаркта была следствием прошлых и этих последних переживаний».
Уже после смерти ему присудили Государственную премию СССР…
Людям ярким трудно было удержаться на высоком посту.
26 января 1948 года Политбюро постановило:
«1. Освободить т. Храпченко М.Б. от обязанностей председателя Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР как не обеспечившего правильного руководства Комитетом по делам искусств.
2. Утвердить т. Лебедева П.И. председателем Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР. Обязать т. Лебедева представить на утверждение ЦК ВКП(б) новый состав Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР.
3. Обязать т. Храпченко М.Б. в 7-дневный срок сдать, а т. Лебедева П.И. принять дела Комитета по делам искусств при участии комиссии в составе: т.т. Суслова М.А. (председатель), Ворошилова К.Е., Лебедева П.И., Емельянова С.Г., Кафтанова С.В., Посконова А.А».
Ворошилов был членом Политбюро, а Суслов всего лишь секретарем ЦК. Но Климент Ефремович попал в опалу, а перед Михаилом Андреевичем открывалась большая дорога, поэтому он и руководил сменой руководства Комитета по делам искусств.
Михаил Борисович Храпченко разбирался в литературе и искусстве и стал впоследствии членом Президиума Академии наук и академиком-секретарем Отделения литературы и языка. А сменивший его Поликарп Иванович Лебедев, начинавший токарем в Баку, много лет шел по комсомольско-партийной линии, в войну работал в аппарате ЦК, где руководил отделом искусств. Через три года его уберут из комитета.
Сухой и сдержанный, Суслов казался сделанным из металла. Это, конечно, было не так. Он редко покидал Старую площадь, но если ехал куда-то выступать и сталкивался с народом, то сильно волновался. Он давно оторвался от реальной жизни обычных людей, и среди них ему было не по себе.
В роли секретаря ЦК Михаил Андреевич должен был держать речи перед партийцами. Говорил на редкость скучно и тоскливо, ни одного живого слова. Зато недоброжелателям даже при желании не за что было зацепиться, каждое слово продумано, всё, как в партийных документах:
– Наша партия выросла в величественную сплоченную армию. Она обрела всенародную любовь, безграничное доверие и поддержку трудящихся. Этим она обязана своему основателю – Ленину и его соратнику, продолжателю дела Ленина – товарищу Сталину. Да здравствует наше боевое, непобедимое знамя ленинизма. Да здравствует наша большевистская партия. Да здравствует великий советский народ!
После войны роль аппарата ЦК партии уменьшилась, потому что Сталин в последние годы жизни перенес центр власти в аппарат правительства.
Помощник вождя Александр Николаевич Поскребышев позднее рассказывал:
«По его инициативе была введена такая практика, когда в решениях Совета Министров записывались пункты, обязывающие партийные организации выполнять те или иные поручения Совета Министров».
Став секретарем ЦК, Суслов смог увидеть Сталина вблизи.