Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

воображеніе ! Тѣсный міръ, въ которомъ жилъ онъ до сихъ поръ , давно сдѣлался скучнымъ, тяжкимъ для него ; самые окружающіе , почти исключительно духовные , наскучили ему. Онъ хотѣлъ новаго, желалъ быть въ свѣтѣ, а не въ монастырѣ; онъ надѣялся, что свѣтскіе ученые, какъ истинные его братья, примутъ молодаго ученаго въ свое общество, и раскроютъ передъ нимъ всѣ таинства науки. Какія таинства ? это представлялось ему чѣмъ-то не яснымъ , однако чрезвычайно обольстительнымъ. Даже имя Академіи Наукъ такъ хорошо звучало въ ушахъ его! А самый Петербургъ, этотъ городъ, возникшій по мановенію генія, еще не такъ блестящій тогда какъ теперь , но уже славный, какъ средоточіе Правительства, какъ сборище ученыхъ, вызванныхъ попечительными Царями Русскими изъ западной Европы, какъ мѣсто многихъ, дотолѣ невѣдомыхъ заведеній? Петербургъ увлекалъ теперь Ломоносова , гдѣ надѣялся онъ вступить на истинное поприще для дѣятельнаго ума.

Въ назначенный для отъѣзда день, приказано было всѣмъ отправлявшимся явиться къ Архимандриту и къ Префекту, для благословенія. Они совершили молитву и сначала пришли къ Архимандриту. Этотъ человѣкъ , благодѣтель и попечитель ихъ въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ, разстался съ ними съ чувствомъ , осо-

бенно обратилъ рѣчь къ Ломоносову, къ вѣкоторымъ другимъ, и наконецъ пожелалъ всѣмъ успѣховъ и счастія. Префектъ сдѣлалъ имъ кромѣ того нѣсколько наставленій, и также напутствовалъ добрыми желаніями.

Во Дворѣ монастырскомъ ожидала, ихъ иная сцена. Тутъ собралось множество старухъ, мальчишекъ , и всякаго народа. Начались обниманья, цѣлованья, слезы, почти крикъ и вопли. Монахъ, отправлявшійся въ видѣ дядьки съ молодыми людьми , уговаривалъ всѣхъ тише изъявлять свою горесть , но это не помогало. Между тѣмъ въ тѣлеги погрузили множество мѣшечковъ , сверточковъ со всякой всячиной ; кульки съ пирогами и калачами слѣдовали тудаже; наконецъ посадили и господъ студентовъ. Не извѣстно кто были они ; извѣстенъ одинъ изъ нихъ : Михайло Ломоносовъ. Онъ бодро вскочилъ на тѣлегу , и только пожалѣлъ, что много мѣста отняли всякими запасами , такъ что и сидѣть стало нѣгдѣ.

Проѣхавши заставу , куда провожали родственники своихъ милыхъ ребятъ, поѣздъ остановился. Сошли съ тѣлегъ, начали молиться на Московскія церкви , и опять рыдать , плакать, цѣловаться. Одна изъ старушекъ, по видимому сохранявшая болѣе другихъ терпѣнія , сказала своему сыну:

— Смотри-же ты, Гаврюша, будь уменъ.

Нескладный парень отвѣчалъ ей комически-печально:

« Буду, матушка,

—Учись хорошенько, а пуще всего, помнишь, берегись трехъ искушеній : чарки , табаку, да зерни.

«Буду, матушка.

— Не забывай своихъ родителей.

«Не забуду, матушка.

—Ходи въ церковь Божію , уважай священство. ...

Тутъ раздался громкій голосъ провожатаго монаха :

—Пора! пора! что за слезы, друзья мои. Садитесь, съ Богомъ.

Всхлипыванія, жалобы, плачъ удвоились, а мужественная старушка продолжала :

—Смотри-же, Гаврюша, помни родительскія

наставленія.

«Буду помнить, матушка.

—Боюсь я, дитятко мой, чтобы ты къ чаркѣ-то не прилѣпился. Въ ней-то и кроется Сатана !

« Не босъ, матушка, не стану пить.

—Будешь ты тамъ съ Нѣмцами , не учись у

нихъ табачище-тo курить. Это вѣдь смертный грѣхъ....

«Буду помнить, матушка.

— А пуще того, станутъ тебя Нѣмцы соблазнять пить кофей : не пей ; знай, что онъ изъ Іудина чрева выросъ.

Невольно улыбнулся Ломоносовъ, слыша эти родительскія наставленія. Онъ думалъ: «Въ три минуты хочетъ она выучить своего сына всему, что почитаетъ добрымъ! Возможно-ли это, и къ чему это, если въ сердцѣ его прежде не посѣяны сѣмена добродѣтелей?

Но какъ ни странны казались ему слова старухи, а невольная грусть запала въ его сердце , когда онъ сообразилъ , что въ этихъ простодушныхъ наставленіяхъ кроется любовь материнская ; что не умѣя выразить чувствъ своихъ, старушка превосходно выражаетъ одно: неизмѣримую любовь свою къ сыну ; она страшится всего : гнусныхъ пороковъ и мѣлкихъ предразсудковъ, и страшится потому именно, что горячо заботится о своемъ сынѣ. Да и вся эта, можетъ быть безобразная сцена разставанья , что выражала она какъ не горячность родныхъ, пугающихся неизвѣстнаго будущаго? Зачѣмъ смотрѣть только на обманчивое наружное? Подъ этими бѣдными одеждами, подъ этими несносными слезами и смѣшными наставленіями, вы видите людей, которые еще не вовсе утратили нѣжность чувствованій. А ты , пришлецъ, самовольный изгнанникъ изъ родительскаго дома, кто позаботится о тебѣ?