Проходя черезъ Гёттингенъ, онъ остановился тамъ, осмотрѣть учрежденный лишь за нѣсколько годовъ Университетъ. Имя Рускаго и ученика Вольфа открыло передъ нимъ двери этого впослѣдствіи знаменитаго храма наукъ. Но и тогда въ немъ процвѣталъ, еще юный и уже славный Галлеръ , столько-же великій ученый, сколько отличный поэтъ. Ломоносовъ зналъ стихотворенія его, и даже старался подражать ему въ Русскихъ стихахъ. Бывши въ Гёттингенѣ, онъ почелъ за долгъ явиться къ этому знаменитому человѣку, и былъ принятъ съ обыкновеннымъ Галлеровымъ радушіемъ и любезностью.
Послѣ разныхъ вѣжливостей, Ломоносовъ сказалъ ему :
«Первое изданіе вашихъ стихотвореній было безъ имени автора , но публика Нѣмецкая уже такъ просвѣщена, что отъ нея не укры-
>og!e
лись вы, и дарованіе нашло свою награду въ общей хвалѣ.
— Ахъ, ради Бога, hе
напоминайте о моихъ стихахъ ! Это опыты первой молодости. Я сжегъ большую часть ихъ, и жалѣю что не всѣ.« Какъ ! Неужели вы рѣшились отнять у публики лишнее удовольствіе ?
— Мнѣ кажется, я сдѣлалъ ей большое одолженіе, и всегда называю счастливымъ день этого ауто-да-фе. Я какъ будто стыдился воротиться на родину съ запасомъ плохихъ стихотвореній, и теперь вовсе не пишу стиховъ.
« Неужели отказались вы отъ нихъ навсегда ?
— Пишу, но очень мало. Во время путешествія по Англіи и Франціи, а еще болѣе учившись въ Лейденѣ, я
развлекалъ себя стихами послѣ Медицинскихъ лекцій Альбинуса и Боэргава, или вспоминалъ въ нихъ объ отечествѣ. Въ родной Швейцаріи, при видѣ нашихъ горъ и долинъ, иногда я невольно брался за свою скромную лиру. Но здѣсь, Профессору Анатоміи и Ботаники не приходитъ и въ голову писать стихи !« А какое любопытное время для Нѣмецкой Словесности ! Превосходный Гинтеръ недавно еще явилъ собой независимаго поэта. Мудрый Готшедъ возстановляетъ теперь у васъ истинный вкусъ. Гагедорнъ, вы....
— Обо мнѣ говорить нечего : я знаю свое мѣсто. Но теперь мы только еще готовимся къ возрожденію.
—Мнѣ кажется, Словесность ваша уже такъ богата, обработана ?...
« Признаюсь, я не вижу этого ; еще надобно работать по всѣмъ, частямъ. Старые писатели наши не могутъ служить для насъ примѣромъ; а новыхъ нѣтъ. Вы назвали Гинтера: онъ былъ конечно стихотворецъ съ дарованіемъ; но стихи у него больше счастливы нежели истинно прекрасны. Вы
упомянули о Готшедѣ: уважаю его доброе намѣреніе и даже пользу, какую онъ приноситъ языку Нѣмецкому и направленію Словесности ; однако не могу не соглашаться и съ землякомъ моимъ Бодмеромъ, который говоритъ слишкомъ рѣзко , но едва-ли не справедливо.— Извините, если я, иностранецъ, худо знакомый съ Нѣмецкою Словесностью, осмѣлюсь замѣтить : Готшедъ возстановляетъ истинныя правила вкуса, предписанныя. намъ Древностью.
« То есть : хочетъ возстановлять, и беретъ ихъ отъ Французовъ , которые точно превосходны въ правильности языка и стихотворства. Но вотъ и единственная хорошая его сторона. Опица называетъ онъ образцомъ, не за простодушную вѣрность Нѣмецкаго вкуса, а за правильность его Александрійскаго стиха.
Бодмеръ и Брейтингеръ противопоставляютъ этому Англійскую Словесность, но также односторонне, хотя и не безъ основанія, и также хвалятъ классическихъ и старыхъ Нѣмецкихъ писателей. Такимъ образомъ весь споръ выходитъ односторонній.
— Но чистота языка Готшедова, но его Грамматическіе труды ?
« Отдаю справедливость имъ, и жалѣю только, что Г. Готшедъ съ супругою, вѣрною помощницей его, не имѣютъ никакого дарованія. Это губитъ все доброе въ ихъ трудахъ.
— Неужели не признаете вы въ Готшедѣ никакого дарованія ?
«Почти такъ. Впрочемъ, не думайте, чтобы мнѣнія мои были не искренни: я не принадлежу ни къ Готшедовой Л
Кажется , однакожъ , что послѣдователей у Готшеда болѣе нежели у Бодмера.
. « Можетъ быть ; но споръ еще въ самомъ сильномъ разгарѣ и рѣшить это трудно. Могу сказать однакожъ , что на сторонѣ Бодмера большая часть людей съ дарованіемъ. Какъ ни желаетъ Готшедъ привлечь къ себѣ моего друга Гагедорна, но тотъ хранитъ вѣрный не-
ушралигаетъ, и. я знаю, что никогда не будетъ онъ Гошшедіанцемъ.
Разговоръ перешелъ къ стихотворнымъ размѣрамъ, которые такъ-же не были въ то время установлены у Нѣмцевъ, какъ лѣтъ черезъ сто у насъ, Рускихъ. Ямбъ владѣлъ у нихъ всѣми родами стихотвореній , и Ломоносовъ , вводя его въ Русское стихотворство, желалъ -знать мнѣніе о немъ Галлера. Тотъ былъ самъ приверженецъ Александрійскаго стиха и съ жаромъ доказывалъ прелесть его. Не удивительно : его стихотворенія, по большей части наполненныя нравственными изрѣченіями, такъ хорошо ладили съ этимъ размѣромъ 1
Ломоносовъ оставилъ Галлера, съ величайшимъ уваженіемъ къ его обширнымъ свѣдѣніямъ и благородной простотѣ обхожденія.
Изъ Гёттингена онъ скоро пришелъ въ средоточіе горныхъ заводовъ Гарцскихъ, въ прелестный городокъ Клаусшаль.