Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

« Плакать !... Это у васъ , женщинъ , всегдашнее и всеобщее средство,» возразилъ съ нѣкоторымъ ожесточеніемъ Ломоносовъ.

Христина изумилась и подняла на него глаза , блиставшіе слезами. Онъ тотчасъ почувствовалъ несправедливость своего упрека , и бросился цѣловать ея руку.

« Прости меня, Христина ! Я право теряю разсудокъ отъ этихъ несносныхъ обстоятельствъ. Мнѣ остается одно средство: бѣжать изъ Марбурга.

— Бѣжать? . . . Но что-же будетъ съ твоею Христиною, съ твоею Минною ?

« Богъ защититъ васъ !

— О, милый другъ ! Не умножай горести моей, не уходи отсюда какъ бѣглецъ!. Я не перенесу этого.

«Но легче-ли будетъ тебѣ , если меня посадятъ въ тюрьму ?

— Въ тюрьму? О Боже!...

Она закрыла глаза, сжала голову руками , и не могла произнесши болѣе ничего.

« Успокойся, милая Христина! Я еще постараюсь отвести какъ нибудъ эту грозу. Вѣрь по крайней мѣрѣ, что я не оставлю тебя.

Говоря это, онъ самъ не вѣрилъ словамъ своимъ и твердо рѣшился — бѣжать въ Россію. Но какъ сдѣлать это? Какъ дойдти до Петербурга ? Онъ изобрѣталъ разные планы и нако-

нецъ остановился на одномъ: идти въ Голландію или въ Любекъ, ближайшія мѣста, гдѣ находились Русскіе Резиденты, и просить у нихъ заступленія.

Можетъ быть, Ломоносовъ не вдругъ-бы вздумалъ это, если-бы видѣлъ какое нибудь средство избавиться отъ своихъ преслѣдователей. Но на другой-же день явился полицейскій виновникъ. . . . Появленіе его привело въ ужасъ Христину ; Ломоносовъ встрѣтилъ его съ величайшею твердостью.

Полицейскій объявилъ ему требованіе кредиторовъ , и сказалъ, что законъ позволяетъ должнику воспользоваться еще тремя днями отсрочки, но по истеченіи этого времени подвергнетъ его заключенію. Ломоносовъ отвѣчалъ, что онъ поступитъ сообразно своимъ обстоятельствамъ.

Покуда гроза была еще хоть въ нѣкоторомъ отдаленіи, присутствіе духа не оставляло его. Но тутъ, жестокая тоска и самыя горестныя ощущенія наполнили его душу.

«За что-же смѣешься надо мной ты, судьба?» подумалъ онъ. « Чѣмъ заслужилъ я такое безжалостное гоненіе ? Не ты-ли вывела меня изъ сѣверныхъ лѣсовъ моей родины, пособляла мнѣ побѣждать всѣ трудности моего пути, возвысила, очистила мой умъ, и теперь хочешь кинуть въ тюрьму Нѣмецкой полиціи ? Довольно

нищенствовалъ я : надобно, чтобы, я испыталъ еще и тяжесть заключенія. О, это ужь слишкомъ ! Я не вдругъ поддамся тебѣ. . . . Жаль, горько мнѣ оставить Христину съ бѣдною нашею Минною въ такомъ ужасномъ положеніи»... Но, дѣлать нечего! Сегодня-же ночью надобно бѣжать отъ нихъ. Впрочемъ, и пора избавиться мнѣ отъ этой тягостной, невыносимой жизни. Чего ждать ? Академія какъ будто забыла обо мнѣ, и я, обогащенный теперь всякими познаніями , остаюсь безъ куска хлѣба, на порогѣ тюрьмы! . . . Прекрасно быть такимъ ученымъ человѣкомъ !... Хорошо быть супругомъ, отцомъ, и — томить голодомъ свое семейство ! Правду сказать: семейная жизнь. ... О, судьба дорого продаетъ намъ каждое наслажденіе ! » Такъ безпорядочно, несвязно, отчаянно размышлялъ Ломоносовъ одинъ, самъ съ собою. Но при женѣ онъ умѣлъ показаться почти веселымъ , и провелъ съ нею послѣдній вечеръ въ безпрерывныхъ разговорахъ. Онъ увѣрялъ ее, что скоро прекратятся всѣ непріятности ихъ положенія, что скоро надобно будетъ ему возвратиться въ Россію, а пріѣхавши туда они заживутъ мирно и счастливо. Христина казалась спокойною : можетъ быть она въ самомъ дѣлѣ вѣрила словамъ мужа, который готовился оставить ее черезъ нѣсколько часовъ. Но самъ Ломоносовъ едва не потерялъ своей твердо-

сти, когда маленькая дочь его прощалась съ нимъ, ложась спать. Мысль : кто онъ долженъ оставить это милое, безпомощное существо, оставить надолго и почти безъ пропитанія — эта мысль растерзала его.

Онъ улучилъ минуту и написалъ нѣсколько строчекъ женѣ своей, гдѣ увѣдомлялъ ее о своемъ бѣгствѣ, просилъ не отчаяваться, и обѣщалъ черезъ нѣсколько дней дать о себѣ извѣстіе.

Послѣ этого, съ какимъ-то непонятнымъ для него самого спокойствіемъ, онъ легъ заснуть. Но сонъ его былъ не продолжителенъ. Часу въ двѣнадцатомъ онъ всталъ. Добрая жена его и маленькая дочь спали крѣпкимъ сномъ невинности. Онъ одѣлся въ обыкновенное свое платье, и накинулъ на плеча ветхій свой плащъ. Въ послѣдній разъ взглянулъ онъ на милыхъ его сердцу, благословилъ ихъ, и бросивъ на столъ приготовленную имъ записку о своемъ бѣгствѣ, вышелъ.

Вспомнимъ , что онъ пускался въ далекій, безвѣстный путь, не имѣя въ карманѣ ни одной копѣйки; что онъ оставлялъ жену и дочь въ нищетѣ, на произволъ своихъ кредиторовъ, и могъ понимать весь ужасъ пробужденія Христины; что наконецъ онъ самъ не зналъ, когда и чѣмъ окончится это странное сцѣпленіе обстоятельствъ , и тогда только мы поймемъ,

съ какими чувствами вышелъ онъ изъ своего жилища, и что чувствовалъ проходя по опустѣлымъ улицамъ Марбурга! Разумѣется, что, скрывая побѣгъ свой, онъ не простился ни съ Вольфомъ , ни съ кѣмъ изъ знакомыхъ. И до того-ли было ему , когда въ послѣдніе дни столько жестокихъ ощущеній терзали его сердце ?

20

Ч. I.

Глава XIV.