Михайловский замок

- Ежели здания предполагаемые почему-либо построены не были, но по важности своей, по высоте архитектурного знания стоят превыше многих построенных, потомство обязано сохранить их в своей памяти - ради себя самих, ради искусства, ради истории отечественной.

За несколько витиеватыми словами Баженова не только молодой Росси, все одеревенелые в службе академические чиновники и адъюнкты застарелой живописи почувствовали и на миг разделили обиду изломанного жизнью гениального строителя.

Вдруг Росси, подойдя близко к Баженову, сказал, краснея, со слезами на глазах:

- Василий Иванович, поверьте, мы высоко чтим вас, великого зодчего и учителя нашего.

Приветливо встретила гостей жена Баженова, Агра-фена Лукинична. Взял ее Василий Иванович, сироту, из дому своего близкого друга - Федора Каржавина, хорошего переводчика и неугомонного путешественника. Грушенька была воспитанница его родителей.

В необыкновенно светлой столовой с обилием благоуханных цветов было радостно. Дикий виноград из трельяжа выбрался высоко над окнами и, путешествуя по стене, заткал ее живым зеленым ковром.

- Прямо зимний сад, - сказал Баженов, обводя жестом стены, - таков вкус моей хозяйки, ее вкусу я радуюсь.

- Еще бы вам не радоваться, - смеясь, сказал Во-ронихин, - ежели благодаря этому вкусу она выбрала в супруги именно вас.

- Претонкий вы комплиментщик, Андрей Никифо-рович, - чуть покраснела Грушенька, - недаром вы в высшем свете пребываете... А вот я вам по-домашнему напрямик скажу, пересядьте-ка все от стола к камину. И помягче там на диване, и хозяйке дадите простор.

Грушенька вышла из комнаты готовить чай, а Баженов с Воронихиным уселись перед огнем на диване.

Росси сел поодаль, чтобы видеть их обоих и навеки запечатлеть в своей памяти их столь разные, но, каждое по-своему, прекрасные лица.

От безыскусственной доброты Аграфены Лукиничны ему стало так ласково, как будто он попал наконец в настоящий родной дом. Тем более что замечательные два человека, которые сидели перед ним так близко, были для него самыми дорогими на свете. Баженов тихо, с видимым облегчением, сказал:

- Ну вот, если мое последнее желание исполнится и затеянное издание "Архитектуры Российской" выйдет, как мною задумано, я буду доволен. Я умру спокойно, потому что, хотя бы в проектах, моя большая работа останется для потомков. - Он сел ближе к Воронихину и обнял его: - Бессонная ночь была у меня нынче, Андре. Вспомнил я все свои огорчения на родине и великую хвалу и признание в Европе..,

Шутка ли, - весело усмехнулся он, как бы не доверяя своим словам, ведь я член четырех академий, и король французский предлагал "не остаться у него придворным архитектором. Но нет, не мог я жить вдали от дорогой моей родины, хоть бы и в королев-ском почете. Только здесь, для своих хотел строить... Нечего сказать - много настроил... Воздвигал - разрушали. Истинно злой колдуньей из сказок была царица в моей судьбе. Утешает меня, Андре, пример великого Витрувия - мы с Каржавиным неплохо перевели его, помнишь, ты одобрял?

Воронихин утвердительно кивнул.

- Вот и думаю. Может, мне его жребий выпадет, ежели уж собственный не удался. Жил он до нашей эры в первом веке, а, гляди, до нынешних дней его книги не утратили своей цены. Был он невзрачен видом, без придворной хватки, льстивые борзописцы обскакали его при всяких августах-императорах. Но прошли дни. Наступила нелицеприятная для всех история, и кому на пользу соперники Витрувия? Один прах... А сам он еще надолго будет питать поколения.

Грушенька, внеся самовар, озабоченно взглянула на мужа - он слишком был оживлен. Блестели удивительные его глаза, и румянец не сходил с тонкой кожи его лица.

- Тебе, Васенька, от Казакова из Москвы посылка - тридцать пять чертежей и эстампов твоего Царицынского дворца.

- Очень рад, давно ожидал. Мы потом их рассмотрим, Андре, не так ли?

- Счастливы будем, дорогой Василий Иванович! Вот Шарло давно в Москву рвался, чтобы их раздобыть, - ан они и сами приехали.

- Я столь восхищен этим дворцом, - сказал Росси, - очень хотел съездить зарисовать его...

- Не много от дворца осталось, - оборвал резко Баженов. - Казаков прислал наилучшее,

И опять, полуобняв Воронихина, ласково обратился к нему, видимо, желая стряхнуть подступившую тяжесть.

- Ну как же я рад, дорогой Андре, что ты сей-" час у меня, и вы, юный Шарло, - он крепко пожал руку Росси. - Я ведь полюбил тебя, Андре, едва при-

нял тебя в число моих учеников тогда, в московской школе. Сколько тебе тогда стукнуло годков?

- Да не больше семнадцати, - улыбнулся Воронихин, - и ведь я еще не знал, кем буду, - очень увлекался живописью Возрождения...