МИХАЛ ЗАДОРНОВ

Легко сказать «Замри!». Мне казалось, что Машины пальцы ног то и дело чувственно вздрагивают под моими босыми ступнями. Это заставляло думать совсем не о дыхании. Должен сознаться, в то время я ещё не знал восточной философии, но модное слово «чакра» мне было известно. Правда, все эти умничанья насчёт аур, чакр, нирван и карм я считал полной чушнёй. Новомодные слова, как и «гуру», и «сомати», и «панчакарма», – в то время находились у меня в том же разделе, что и летающие тарелки, которыми управляют по ночам чукотские оленеводы-алкоголики. Именно тогда я впервые почувствовал, что чакры у меня всё-таки есть. Особенно есть нижняя чакра! Именно она и мешала мне сосредоточиться, сбивала с размеренного дыхания, которого требовала Маша.
Но самое неожиданное для меня, человека, который в юности на спор мог пересидеть под водой любого сверстника, оказалось то, что я недотягивал до конца Машиного выдоха. Её вдох был очень короткий, неглубокий, бесшумный, а выдыхала она вечность:

– У тебя не получается, потому что думаешь не о том… Сосредоточься на ударах своего сердца: один удар – вдох, двадцать один – выдох! Как у меня… И не шевелись!

Самыми чувственными местами – ладонями, ступнями и грудью – я касался женщины, от которой шла неведомая мне ранее энергия. Есть такое русское слово «хотелка». Я превратился в одну большую хотелку.
Но я не мог, не имел права проиграть Маше в задержке дыхания. И я справился! Да, да и ещё раз да – я сделал это! По Машиному совету начал считать удары своего сердца. И вдруг, словно в благодарность, что я в кои веки к нему прислушался, оно стало биться значительно реже, и я почувствовал удары Машиного сердца! Оба сердца словно обнялись, как закадычные друзья, узнав друг друга откуда-то из далёких прошлых жизней. Мы дышали как одно целое, как те древние мифические андрогины, наконец-то нашедшие друг друга.
И тут я почувствовал, как из каких-то закромов моего тела начинает освобождаться энергия гораздо сильнее и острее обычной сексуальной. В какой-то момент почудилось, что тело потеряло вес, но возбуждение продолжало нарастать – хотя, казалось, более некуда. Дожив почти до 40, я не знал, что возбуждение может быть бесконечным.
Два наших тела, как два оголённых провода, несоединённых, но находящихся близко друг от друга, всё сильнее искрили. Я почувствовал, как напряглись Машины ступни ног, она задрожала всем телом, и «шаровая молния» ворвалась в мой организм, ещё немного и, наверное, случился бы взрыв. И тут Маша резко оттолкнула меня:

–А теперь быстро вдыхай, вдыхай! А выдыхай медленно, через плотно сжатые губы… Низ живота в себя, резко! Чтобы он аж прилип к крестцу… Держи, держи на выдохе, терпи, сколько можешь.