Михалыч (сборник)

– Ну, Раиса Адамовна, помните тот маленький пожар в пионерской комнате?.. Забыла, в каком году. Не так и давно… А-а, воскресенье было! Китайцы как раз тогда уже уехали. Я сама потушила. Вам доложила. Как положено. Забыли, что ли?

– Помню. Всё было оформлено под протокол. Списано. И новое куплено.

– Списано-то списано. Но оно же удобное такое для всяких дел… Полезное. Я и…

– Катя, я до сих пор за тот пожар на твои папиросы думаю. Бросай курить! Мало, что знамёна сгорели, а теперь вот – снова политическое дело.

– Рая, где я и где пионерская комната? Там проводка замкнула, небось. Спешу и падаю под знамёнами курить! Надо же, такое на меня думаете. Обидно!

Завхоз в школе жила. На первом этаже под закрытым крашеной фанерой широким лестничным маршем. Многие бывали там. Там интересно и довольно уютно. Патефон помню, книги, коврики с оленями и, конечно, запасы папирос.

Женщины долго обсуждали знамя и всё такое. Вспомнили про меня.

– Ты, это, Михалыч… В общем, ни-ко-му! Это теперь наша строгая тайна. Тайна только нас троих. И тайна знамени!

Директриса погладила по голове, как маленького. А завхоз сказала:

– И Мише передай, пусть почаще узнаёт на улице. И здоровается. С танкистом моим они пацанами бегали. До войны ещё. Нету танкиста, он знает…

С этих пор и до самого выпускного мы изредка собирались, чтобы послушать патефон под Катиной лестницей. Танечка тоже приходила. Про знамя она не знала. Тайна.

Вышивание крестиком

Мама научила меня вышивать крестиком по канве. Она и сама сильно любила. Вот и я сильно полюбил. Наследственность. Поднаторев на цветочках (фон она делала мне сама), я принялся за серьёзную и долгую работу «Памятник погибшим кораблям в Севастополе». И вышивал почти круглосуточно. Не считая школы и обеда. Даже в туалете вышивал.

Папа вздыхал и морщился, пока не придумал, что это лучше, чем целыми днями шляться с Борькой по трамвайному парку. Или ему придумали. Впрочем, неважно. К тому же, он крымский. И тема крымская. И мужская. Военная… Бабушка как-то сказала:

– Михалыч, тебе надо съездить в поликлинику. Насчет ангины. Это важно.

– Не видишь, я занят? Никуда я не поеду!

Она знала мой твердый характер.

– Михалыч, бери с собой и поехали!

В трамвае я принялся за небо. Там больше всего ниток одного цвета.

Подошел мужчина и сказал:

– Извиняюсь, мадам. Это у вас девочка или мальчик?

– Я вас умоляю, молодой человек! Или вы когда-нибудь видели девочку в штанах? И потом – девочка вышивала бы цветы!

Мужчина смутился. В те времена, и правда, никакие девочки никогда не ходили в штанах. Весь трамвай стал подходить и удивляться на мои штаны, на мой возраст и на вышивку. Кондуктор громко сказала:

– Граждане пассажиры! Разойдитесь по местам, не мешайте!

Лучше бы она сказала водителю более плавно тормозить и трогаться. А то игла не попадает. Все разошлись. И стали беспрерывно гудеть про мое поведение. В трамвае было принято всем разговаривать со всеми обо всем. Если б не было меня, то о базаре и футболе. Трамвай есть трамвай. А первый мужчина таки сказал водителю насчет тормозов и иголки.

В поликлинике врач долго смотрела карточку. А потом улыбнулась мне на «вы»:

– Михалыч, отложите на момент ваши пяльца. И откройте, пожалуйста, ваши гланды.

Врач была красивая и смуглая. А до пляжного сезона было далеко…

Я открыл. Все взрослые были мне неинтересны. Даже бабушка и папа только по надобности. Все. Кроме молодых и красивых женщин. Как мама. Или как наша учительница. Или как эта доктор.

Тарталетка

Бабушка, папа и папина симпатия тётя Лена заметили, что у меня появился новый кляссер для марок. И догадались, кто его подарил, – мама, которая теперь с нами не жила. И соседи догадались, и тётя Варя-медсестра, и дядя Жора-самогонщик. Но ничего мне не сказали. Только посовещались на кухне в субботу, пока капал самогон. И подарили спиннинг с катушкой.

– Такой хотел? Мы же видели, как ты на Борькин смотришь…

Дядя Жора улыбался и смотрел то на меня, то на свой стакан на просвет. Спиннинг был почти как сокровище. Мало кто из рыбаков имел. Все перемётами та-ранку и судаков ловили. А на удочку с причала только бычок шёл. А что бычок? На рынке два рубля ведро. Ну, три, если крупные.

– Спасибо! Завтра же наловлю, вот увидите!

И поставил будильник на 3 утра, а лег спать в 7 вечера.

И пошел по трамвайным путям в порт. По дороге накопал червей на Белой Даче саперной лопатой. Пришел и расположился. Там был длинный бетонный мол. И много людей в полумраке и в абсолютной тишине. Если не считать негромкого плеска волн и тихих вздохов огромных кораблей у причалов. У меня не было никакой сноровки со спиннингом. Поэтому первый раз я забросил совсем криво и запутал лески соседям. Они повозмущались шёпотом, но незло. Помогли распутать и забросить, как надо. Дальше пошло гладко, пока не вытащил довольно крупного сазана. Соседские снасти опять спутались. Но никто не ругался. Они понимали, что такой улов редкость. И я понимал. Поэтому ощутил, как бьётся сердце. И потом ещё трёх выловил.

– Ну, ты даёшь, Михалыч. Кормилец, чтоб я так жил!