Михалыч (сборник)

Все восхищались моим уловом. А я сказал с важностью:

– Ну, всё. Я спать пошел. Бабуля, разбудишь через час. У меня встреча.

Папа был на работе. На заводе «Азовсталь» в первую смену.

Встреча с мамой была в театральном сквере.

– От тебя так интересно рыбой пахнет, Михалыч (вообще-то я набрызгался папиным Шипром…)

– У меня теперь спиннинг, мам.

– Спиннинг? О-о-о… – мама задумалась. И придумала.

– Пойдём в ресторан. Будешь сопровождать меня, как даму, и осваивать этикет первого взрослого свидания.

Зал был огромный. С лепниной, тяжёлыми портьерами и ковровыми дорожками. Мы притормозили, и мама шепнула:

– Вон, у окна свободный стол. Держись от меня слева на полшага впереди. Подойдем. Отодвинешь стул для меня. Подождёшь, пока я сяду. Сам сядешь напротив.

Принесли меню. Я подал его маме, а сам стал разворачивать крахмальную салфетку.

– Салфетку не трогай, пока не принесут еду.

Я заказал рыбный паштет, суп и судака в польском соусе. Согласовали, и я заказал.

– Пока ждем, нужно разговаривать, Михалыч.

– А о чем?

– Если свидание первое, то о погоде, общих знакомых или об этой вот посуде. И спину держи прямо. Жестикулируй сдержанно. Смотри в глаза.

Глаза её были весёлые, и обучение шло легко.

– А как о посуде говорят?

– Можно потрогать ногтем вот так, – она пощелкала подставочную тарелку и пустой бокал, – и сказать: «О, саксонский фарфор! О, чешское стекло!» Или «О, это не саксонский фарфор. Но тоже приличный!» Потом начинай мне пересказывать книжку про фарфор и стекло. Помнишь, тебе дарили такую? А я буду складывать ладошки: «Как интересно, Михалыч. Вы такой знаток, просто прелесть! Не то, что ваш друг Борис».

Мама шевелила ресницами и тихонько смеялась. Я даже не сразу понял, что «ваш друг Борис» – это мой друг Борька.

Принесли паштет, разложенный по маленьким золотистым тарталеткам. Я вспомнил про салфетку и начал прилаживать её себе на грудь.

– Ни в коем случае, только на колени. А из тарталетки ешь только содержимое, саму её не ешь. Не положено.

– Но она вкусная! – я успел откусить. – И довольно красивая по форме!

– Вот этим и воспитывается сдержанность, Михалыч. Кстати, как поживает твоя симпатия Танечка?..

Было и про «не наклонять тарелку с остатками супа», и про «не расставлять широко локти». И про всякое такое. Но больше всего мне запомнилось про сдержанность и тарталетку, которую нельзя.

Колыбельная

Бабушка сидела в кресле и вязала. Я сидел напротив с аккордеоном. На табуретке. Играл застольную песню из оперы «Травиата». Она слушала и вязала.

– Бабуля, может, ну её, эту застольную! Я уже выучил. Давай сыграю тебе «Шар голубой» и пойду. Борька ждёт. Уже свистит со двора.

– Нет уж, Михалыч. Играй «Травиату». У тебя по отдельности, левая рука – хорошо, правая – хорошо. А обе вместе – плохо! Вот Миша придёт с работы, сыграешь ему и пойдешь к своему свистуну Борьке.

Я поиграл ещё. Потом сказал:

– Сидят слоны и вяжут…

– Это я-то слон, что ли? – бабушка обиделась. Она была небольшая и худая.

– Нет, бабуля. Это твоя подруга Домна Михайловна слон, а ты изящная…

– Не смей такое говорить, Михалыч. Мал ещё, не понимаешь. Домна – роскошная представительная женщина!

– Роскошная так роскошная. Согласен. А про слонов я анекдот в лагере слышал. Абстрактный.

– Абстрактный, упаси бог, не политический?

– Нет. Это про животных. Рассказать?..

– Тебе лишь бы не играть…

– Так вот… Сидят слоны и вяжут. А над ними пролетают три с половиной зелёных крокодила. Половинка тормознула и спрашивает: «Слоны, вы чего это вяжете?» А слоны отвечают: «Скоро зима!»

Бабушка перестала вязать.

– И что? Всё? И что смешного?

– Так он абстрактный. Половинка летает, слоны сидят…

– А что абстрактного? Зима реально скоро. И зим у человека в жизни не так много. От силы сто. Или около того. Слоны и крокодилы живут примерно столько же. Если повезёт. Впрочем, и человек, если повезёт… Вон, дедушка твой и до половины крокодила не дотянул. Крым сдал, пить стал и помер. Мише и шести не было.

Я знал, что красные перешли Сиваш и взяли Крым. И не хотел опять выслушивать.

– Бабуля, ты вяжи.

А сам стал играть колыбельную, смотреть на неё и шептать в такт:

– Спи, спи, спи, спи…

Бабушка пару раз клюнула носом. И таки уснула. Я тихонько водрузил «вельтмайстер» на табуретку и на цыпочках прокрался в коридор. Только натянул свои драные китайские кеды, как заклацал замок. И появился папа.

– Михалыч, погоди. Сейчас перекусим и вместе пойдём. Раечка ждёт. Тётя Рая. Ну, ты к Борьке, а я к ней в молочный. Кстати, как она тебе?

По вопросу я сразу догадался, что папа навеселе. Бабушка еще раньше догадалась.

– Миша, тебя покачивает. Дама будет недовольна. Марш в ванную!

Она как будто из воздуха в коридоре возникла. Папа попросил нас отойти. И сделал «ласточку».

– Кого покачивает!?

И чуть не свалился. И послушно пошёл за бабушкой в ванную.

Папа сидел в кресле и слушал контрольный прогон застольной песни из «Травиаты». Я с тоской двигал мехами и безнадёжно сбивался. Папа морщился и поглядывал на часы. Бабушка прошептала прямо мне в ухо:

– Михалыч, давай колыбельную! Усыпишь – отпущу во двор.

Я усыпил.