Миколка-паровоз

Ищи ветра в поле! Разве отыщешь столь необходимую воздухоплавателям одежку! И попусту кто-нибудь из теть, узнав в очередном парашюте жалкие остатки своей выходной юбки, причитал на весь наш двор:

— Что ж вы натворили, скажите на милость?! Откуда ж я теперь возьму такую юбку, такую славную юбочку… И десяти лет нету, как справляла, — а что от нее осталось!..

Изловленные на месте преступления, отважные парашютисты отвечали на это:

— Вы же сами говорите — ей уже десять лет. Не шуточки! За десять лет любая вещь износится: никакой ценности в ней нет…

Подчас теоретики-парашютисты поражали жильцов нашего двора мудреными словами:

— Амортизация, знаете ли, как-никак. И потом юбка — не по нашей специальности. Это Гришка-Лисапед, наверно, стащил, хотя ему строго-настрого запрещено трогать этот вид одежды. В-третьих, все равно вы из парашюта юбки уже не сделаете. Пора бы знать, из юбки парашют — это да! — а наоборот: где это видано, где это слыхано?.. Из парашюта — юбка, ха-ха-ха…

Разве столкуешься с такими знатоками парашютного дела!

Вот в самый разгар теоретических занятий и произошли события, участником которых выпало стать коту Ваське. Как-то раз прилегла бабушка Арина на диван, и в квартиру один за другим прошмыгнули все отважные воздухоплаватели. И давай вокруг кота увиваться, ластиться к нему. Стали такими приветливыми, такими вежливыми, и все манят к себе Ваську: «кис-кис… кис-кис…» Повидавший виды на своем кошачьем веку, Васька даже растерялся, не зная, как ему быть: то ли не обращать внимания на учтивых пришельцев, то ли пойти навстречу.

Поскольку был Васька котом на редкость сонливым да, кроме того, и не слишком доверял этим сорванцам со двора, решил он проявить полнейшее безразличие. Будто и не видит, и не слышит их. Лежит себе, как байбак, и мурлыкает под нос, сладко жмуря зеленые очи. А чтобы чувствовать себя в полнейшей безопасности, заполз в самый угол и только пушистый хвост выставил напоказ, проявляя тем самым явное пренебрежение к парашютистам.

А на диване-то не кто-нибудь, а сама бабушка Арина! Не полезешь за Васькой на корточках: проснется старушка, тогда пиши пропало. Да еще затрещину схлопочешь.

Тогда ребята переменили тактику.

— Бегите к Гришке-Лисапеду! — шепотом распорядился Янка, не сводя настороженного взгляда с бабушки. — И возьмите у него мышеловку, ту самую…

В мгновение ока обернулась бесшумная команда. Мышеловка — тут как тут. В ней, среди прутиков, снует обыкновенная серенькая мышка. Взад-вперед, словно беду чует.

Поставили мышеловку к самому дивану и опять давай звать-приглашать Ваську, уговаривать лодыря: «кис-кис… кис-кис…»

Неохотно раскрыл кот круглое свое око, любопытство начало овладевать им: с чего бы это вдруг сорванцам-мальчишкам будить его. Раскрыл око, насторожился. И второй глаз таращит. Уставился на ловушку. В ловушке-то не кто другой — серая мышь. Самая настоящая живая мышка! Куда девались Васькина солидность и выдержка! Да и то сказать: какой же кот потерпит, чтобы рядом вертелась длиннохвостая мышка?

Навострил уши Васька, выгнул шею и — птицей взвился, стрелой вылетел из-под дивана. Пушистый хвост у него выделывает что-то невероятное, словно пропеллер крутится. И выхаживает он гоголем вокруг мышеловки, входы и выходы изучает, цапнуть добычу ловчится. Выпустит острые когти и спрячет, выпустит и спрячет, а сам облизывается, усами поводит.

Только того и ждала наша славная компания. Подхватили мальчишки клетку с мышью и к дверям ее перенесли. Васька ни на шаг не отстает.

Бочком, бочком — и друг за дружкой выскользнули ребята из квартиры на лестницу. Гурьбой кверху понеслись. И Васька туда же. Через три ступеньки перепрыгивает, торопится.

С этажа на этаж — под самую крышу забрались наши авиаторы. Только на шестом этаже дух перевели. А Васька и опомниться не успел, как был схвачен сноровистыми руками, связан крепко-накрепко и сунут головой в старую шапку-треух. Задыхается кот в пропахшем нафталином мехе, а голоса его и не услышать. Горькая досада берет Ваську: надо ж этак опростоволоситься! И чувствует он, что стягивают у него вокруг живота тугие нити, завязывают в несколько узлов какие-то шнурки.

«Ох, видно, придется мне хлебнуть горюшка, — думает кот Васька, — пришла моя погибель, быть мне великомучеником, о которых так часто твердит в своих молитвах бабка Арина…»

И преисполнилось Васькино сердце жалостью к самому себе. Да и покровительницу тоже ему жалко — спохватится бабка Арина, а ее любимца и в помине нет. Нет его, и не увидит он больше теплое солнышко с подоконника, и не развалится на привычном месте, откуда весь двор просматривается, и не распушит всем на загляденье свой пушистый белый хвост, и не погоняет больше забияк-воробьев, не пофыркает на быстрокрылых ласточек…

Глухо чихая в душный треух, думал свои горькие думы Васька: «А сколько мышей не переловил! А сколько сметаны не перелизал! Кому ж теперь все это достанется?..»