Валерик положил трубку только после нескольких коротких гудков. Его сердце взволнованно билось. Да, он жил с Лерой в одной квартире, он видел её каждый день, но в том, что она едет сюда, к нему, на дачу, за город, было что-то иное, новое, похожее на свидание.
Следующий день тянулся невыносимо долго. Утро было жарким, так что Валерик снял не только куртку, но и свитер. Он работал во дворе, поглядывая на дорогу, и больше смотрел, чем работал. Леры всё не было. Сосны истекали смолой под жарким сухим солнцем. Лицо Валерика пылало, он чувствовал себя лихорадочно возбуждённым и никак не мог дождаться хотя бы лёгкого дуновения ветерка, который принёс бы ему облегчение.
Дорога была пуста.
Валерик несколько раз брался за мобильник, но каждый раз откладывал его. Он чувствовал робость при мысли о том, чтобы позвонить Лере.
Утро закончилось, начался день. Валерик стал нервничать, думая, что Лера уже и не приедет, потому что до конца выходных оставалось всего несколько часов. Не было никакого смысла ехать из города сорок минут, чтобы провести на природе каких-нибудь полчаса.
Большое тёмное облако накатило на солнце, как сизая с белым буруном волна накатывает на жёлтый песок пляжа. Сразу стало холодно. Валерик натянул на себя ветровку и поплотнее запахнулся. Рука привычно скользнула в карман, и пальцы коснулись спичечного коробка. Номер тринадцать.
Валерик долго искал его после генеральной уборки, а оказывается, он просто сунул коробок в карман рабочей куртки.
Это было забавно: Валерик вспомнил, что нашёл
Всю первую полевую практику по миксам Валерик таскался за Александром Николаевичем и ничего не видел. Он проходил мимо пней, на которых сидели миксы, а Александр Николаевич то и дело говорил "О!" и тыкал его носом. Валерик, вздохнув, подходил, откалывал от пня щепочку со слизевиком, убирал в коробок, писал на нём номер, заносил данные о находке в журнал.
Александру Николаевичу везло. Из двенадцати найденных видов два впервые были найдены здесь, в этой области. Валерик ревновал. Это была его тема. Александр Николаевич, позанимавшись миксами какое-то время, переключился теперь на трутовики.
Впрочем, руководителю быстро наскучили поиски материалов для чужой работы, а может быть, он просто решил, что пора Валерику действовать самому.
Валерик был миксо-слеп. Он видел в лесу всё, кроме предмета своих исследований.
И вот, приехав на дачу, студент Валерик сидел здесь, на полубревне и грустно смотрел на встающий над ним лес. Слева темнела большая поленница дров под свежесколоченным навесом, под ногами ярко желтели опилки и стружка.
Валерик подумал, что зря выбрал миксы темой исследований. Да, простор для творчества был: никто кроме него не собирался разыскивать и описывать виды, живущие в регионе. Но он не мог найти ни одного микса самостоятельно. Значит, не мог ничего описывать. А использовать Александра Николаевича, как фразнцузы используют свиней, чтобы искать трюфели, он, конечно, не мог.
Его голова опустилась, взгляд упал на бревно, а там, на самом краешке, росло оно, крохотное ажурное чудо. Высоты в
Из бревна поднимались тонкие, как волос, ножки. Каждая заканчивалась еле заметной чашечкой, а в ней покоился наполненный спорами мешочек, вытянутый, похожий на сплетенный из ниток и накрахмаленный пальчик микроскопической перчатки.
Он бросился в дом, схватил коробок – вот этот самый, с бледно-красной, словно заранее выцветшей этикеткой – и вытряхнул остававшиеся там спички в мусорное ведро. Взяв нож, Валерик осторожно отколол от бревна щепку с Обвелатой и поместил миксомицет в картонный плен коробка.
Потом оказалось, что спички были последними. Валерик даже не удивился. С ним всё время случались такие истории. Пришлось идти по соседям.
Валерик смотрел на старый коробок, зажатый в руке. Найденный в кармане. Это было похоже на побег из какой-нибудь "Истории игрушек". Как будто
Валерик поднял глаза к потемневшему небу и подумал, что если бы споры миксомицета оказались сейчас рассыпаны в траве, то они напитались бы грядущим дождём, набухли бы, лопнули и снова стали жить...