Миксы (СИ)

Подойдя к поленнице и широкому пню, приспособленному для колки дров, Валерик вспомнил, как отпустил на волю арцириюи, раздосадовавшись отчего-то, пнул ногой желтеющую в траве щепку. По щепке не попал: носок его резинового тапка взрыл землю возле.

Куда упали споры арцирии? Валерик не знал. Порыв ветра подхватил их и мог унести куда угодно.

Валерик усмехнулся и вспомнил, что мог, кажется вдохнуть несколько спор. И тогда он стал думать, что же происходит со спорами в его теле? И не мог представить, а только ощутил вдруг свое близкое, почти кровное родство с миксомицетом – такое же болезненное, как с Лерой.

А споры рассыпались широко, но многие из них лежали там, среди стружек, опилок и щепочек. Они были совсем крохотные, мельче пыли, и чуть розоватые. Они ждали своего часа, высохшие, сморщенные, сплюснутые, с загнутыми краями: похожие на резиновые мячи, попавшие под колёса машин. Казалось бы мёртвые, но ревностно хранящие под оболочками драгоценные ядра – начало новой жизни.

Споры упали туда, куда было нужно. Они просто ждали дождя.

Валерик успокоился. Он был Лере братом и помощником, и внутренние запреты больше не терзали его. Лишь иногда возвращалось ощущение её головы на коленях – и быстро таяло, оставляя после себя неприятный, похожий на похмельный, привкус.

Они всё делали вместе, как настоящая семья. Вместе готовили еду, пока малыш спал. Пололи грядки, усадив его в коляске на газоне возле разросшегося куста жимолости. Он рвал листья, разрывал их в клочки и заворожённо смотрел за тем, как они падают в траву и сливаются с ней.

Много гуляли, по очереди катя коляску по лесным, плотно утоптанным тропинкам.

Топили баню и мылись по очереди: Валерик последним, вдыхая насыщенный Лериными запахами пар.

У Валерика крепло ощущение, что всё наконец-то идёт правильно.

Воскресный вечер был свеж и прекрасен. Уже наступил июнь, и природа потеряла весеннюю чёткость линий и резкость звуков. Ветер шумел широкими листьями деревьев тихонько, будто шёпотом. Солнце запустило мягкие пальчики лучей в полупрозрачную зелень подлеска.

Они гуляли перед ужином, и малыш уснул в коляске.

– Пусть спит, – шепнула Лера и коснулась Валериковой руки. Тот смущенно кивнул.

– Давай посидим, – предложила она и опустилась на широкий старый пень. Валерик подтянул к пню коляску.

На пень падал солнечный луч, ласковый и тёплый. Лера подняла лицо вверх, зажмурилась, отклонилась назад и оперлась руками о высокую, позади пня растущую кочку. Лицо у неё было красивое, расслабленное. Валерик спешил насмотреться на него: редко видел сестру такой. А сейчас даже складочка меж её бровей, прочно залегшая в последние месяцы и заметная, даже когда Лера смеялась, разгладилась и исчезла.

Валерик боялся вздохнуть.

Она и сейчас не смогла просто сидеть и наслаждаться. Руки её, зарывшиеся в мох, стали перебирать травинки, прошлогодние иголки, свежие стебли брусники, жесткие опавшие листья. Потом она взяла один лист, но, повертев его в руке, с отвращением отбросила от себя.

– Что случилось? – спросил Валерик. – Что там?

– Фэ, – протянула Лера.

– Что там? – повторил Валерик.

– Дрянь какая-то. Мушиные яйца, что ли...

Валерик взглянул. На жестком, засохшем, покоробленном листе печально чернели остатки коматрихи. Он улыбнулся ей, как старому знакомому и, сделав широкий жест рукой, представил её Лере:

– Нет, это не яйца. Это коматриха. Коматриха негра, если я не ошибаюсь.

– Что это? – Лера недоверчиво и презрительно сморщила нос.

– Это, собственно, моя работа. То, о чём я писал диссертацию.

– Вот об этой дряни?

Казалось, Лера готова засмеяться. Валерик приходил в отчаяние, понимая, что не сможет сейчас, в одно мгновение, откреститься от работы, которой отдал столько лет, не сможет посмеяться, назвать миксы "прикольными шняжками" только для того, чтобы разрядить атмосферу.

– Это не дрянь, – Валерик приготовился защищаться. – Это... это... Они безумно древние и жутко интересные.

Лера построила из бровей иронический домик. Валерик судорожно вздохнул. Он искал убийственный аргумент.

– А ты знаешь, что миксомицеты единственные, кроме людей, существа на земле, которые занимаются любовью не ради появления потомства!.. – сказал он наконец.

– А ради чего же? – тихо спросила Лера.

– Ради... Ради обмена информацией – это точно, – так же тихо ответил Валерик. – А больше никто не знает. Это ещё не изучали. Может быть, они тоже любят...

– Вот эти вот... – вот эти? – Лера скосила глаза в сторону раздавленной коматрихи. – И как же они это делают? На вид такие мерзкие. И... неподвижные какие-то для того, о чём ты мне рассказываешь.

– Нет, нет, – Валерик присел, поднял с земли отброшенный Лерой лист и поднёс его к лицу. Возле глаз оказались тоненькие, как волосинки, стебельки – сантиметр высотой, не больше – с чёрными полуразрушенными головками на вершинах. – Это прошлогодняя коматриха. Просто сухие оболочки, уже без спор. Теперь споры где-то тут, во мху, в траве, возле пня. Скоро из них родятся такие... такие крохотные амёбы, одноклеточные...