Миксы (СИ)

– А где ребёнок? – спросила она, пристально взглянув Валерику в глаза. Её чёрные, как ночной лес, зрачки были окружены серо-голубым маревом рассвета.

– Я оставила тебе ребёнка! Где ты оставил ребёнка?! – она визгнула, как поезд, вылетающий из леса.

– Он дома... Спит... Но я испугался за тебя, я волновался... Мы сейчас...

– Как ты мог, как ты мог!.. – Лера задыхалась.

Она сделала шаг в сторону дома а потом развернулась и вдруг ударила Валерика кулаком. Замах был быстрым и резким, но самого удара он почти не ощутил. Казалось, у неё совсем не осталось сил.

Она побежала к даче.

Валерик, чувствуя себя виноватым, спешил за ней.

– А если он проснулся?! Испугался?! Плачет?! – Лера обернулась, выкрикивая это, и какое-то время шла спиной, пристально глядя брату в глаза.

Валерик молчал.

Она махнула на него рукой и, снова развернувшись, побежала к даче.

Высокая двускатная крыша была уже видна, но вдруг от забора отделилась плотная тень. Кто-то в сером, сливающийся с предрассветным сумраком, вихляясь и прихрамывая, убегал прочь. Валерик похолодел. Скорее по походке, чем по фигуре, он узнал бомжа. Он прижимал к груди плотный, длинный свёрток.

Валерик всхлипнул и бросился вперёд.

– Что?! – крикнула, не понимая, Лера.

– Ребёнок!

И она взвыла у него за спиной.

Бомж обернулся, и Валерик на секунду увидел его отёчное, в складках лицо. Потом бомж припустил сильнее. Валерик бросился за ним, догнал, схватил за плечо, дёрнул, развернул, почувствовал, как под пальцами трещит и расползается ветхая ткань телогрейки.

Бомж опустил руки, и свёрток покатился вниз. Тугая, тёмная ноша, чиркнув по Валериковой ладони тяжело и мягко упала на дорогу.

Лера ещё раз крикнула за его спиной и оттолкнула брата в сторону. Бомж, словно видение из кошмарного сна, растворился в предрассветном мороке.

Валерик не видел, как и куда он ушёл, и вообще, кажется, на долю секунды потерял сознание, а потом понял, что его руки, дрожа, разворачивают коричневый влажный свёрток. Но там было только какое-то тряпье. Валерик всё искал и искал что-то среди него, словно сумасшедший, который охотится за призраками. А Лера уже скрылась за калиткой.

Малыш спокойно спал в своей кроватке. Лера стояла возле, прижав сцепленные ладони к груди и с любовью глядела на его расслабленное личико, нежную тень ресниц, чуть подрагивающие ручки.

Валерик тихо вышел из комнаты, запер двери и лёг. Мобильник, оставленный на подоконнике, показывал половину пятого утра. Очень хотелось спать. Эмоций не было, они словно бы все закончились за последний безумный час. На место чувств пришли отупение и сонливость, и Валерик, с благодарностью ощущая прохладу простыни, нырнул в дремоту.

И снова скрипнул диван, Лера пришла, села рядом и позвала:

– Валера, ты спишь?

Он слышал её слова, но не спешил просыпаться.

– Валера, – настойчиво повторила она.

Он открыл глаза.

– Прости меня, – шепнула Лера. – Я виновата, я. Не надо было сбегать, и, конечно, ты испугался, и, конечно... Ну конечно, я виновата. Прости. Я понимаю, сколько ты для нас делаешь, я так тебе благодарна...

Он не успел ответить, он не знал, что отвечать.

Лера замолчала, потом наклонилась совсем близко – Валерик почувствовал прикосновение её груди к своей – и поцеловала его. Поцелуй пришёлся между щекой и губами, коснулся самого уголка губ. Он был не сестринским – Валерик понял это со всей очевидностью, и всё в его груди перевернулось. Лера взволнованно дышала, и её губы, легко коснувшись его кожи, соединились, лаская...

Ласка была мимолётной, но явной.

А потом она ушла к себе.

Утром, ещё до будильника, их разбудили громкие звуки музыки.

"Антошка, Антошка", – гулко разносилось над лесом. В пионерский лагерь приехала первая смена. Лагерь находился совсем рядом. Железная решётка его ограды, крашеная в зелёный цвет, стыдливо скрывалась в подлеске прямо напротив дачной калитки. В решётке были, как водится, проделаны лазы, и, нырнув меж согнутыми прутьями, можно было оказаться на территории лагеря, в той его части, которая была заросшей и неухоженной, и в которую пионеры бегали в кустики целоваться.

Небо было серым и мокрым, но дождь как будто не шёл, а был развешан в воздухе мельчайшей водяной взвесью.

Серый, мягкий свет и влажная прохлада убаюкивали Валерика, и он выходил с участка, покачиваясь и жмурясь.

У забора всё ещё лежал распотрошённый свёрток с бомжовым тряпьем, и Валерик кинул на него заинтересованный взгляд. Это было коричневое шерстяное одеяло, две пары штанов, пара рубах, синяя куртка-спецовка и белые когда-то кроссовки. Всё было грязным и, казалось, долго пролежало где-то в лесу. На каждой вещи был то налет мха, то слой земли, нанесённой дождём, а кроссовки были украшены даже чёрной щетиной коматрихи.

Во время своих странствий за миксами Валерик часто встречал в лесу такую вот брошенную одежду. И подумал о том, что для бомжа тряпьё наверняка было важным. И почувствовал, что украл последнее у нищего.