– Мало того что вы помогли вашей дочери сбежать… Но вы ещё и позволили ей увести вашего сына?
Фрэнк Хант бледнеет. Его пальцы судорожно вцепляются в каминную полку. Эмили холодно наблюдает за ним. Потом, ничего не отвечая, вновь поворачивается к леди А.
– Вы демонстрируете крайне мало супружеской солидарности, – с презрением замечает та. – Факт сам по себе прискорбный. Но какая же вы мать, если доверили собственного сына мятежной и неуправляемой девице?
Эмили встаёт и, поколебавшись секунду, тихо произносит:
– Я тоже заключила соглашение. Несколько поздно, но всё же. С моей дочерью. Соглашение любви и доверия.
Леди А. снисходительно улыбается.
– Очень мило. Но когда мы сообщим, что ваши дети погибли в результате вашей несознательности, сможете ли вы выжить с таким чувством вины?
– Я не выживу, если однажды узнаю, что они стали похожи на вас. На вас и вам подобных.
Леди А. застывает в изумлении. Эмили подходит к ней, не отводя взгляда.
– У вас явно нет и никогда не было детей, – говорит она неожиданно сильным голосом, отчётливо произнося каждое слово. – Вот почему вы так хладнокровно ставили опыты на детях. В том числе и на моей дочери. И этого я вам никогда не прощу. И ему тоже. – Эмили кивает на мужа.
Леди А. с гадливостью смотрит на неё, потом, резко развернувшись, выходит из комнаты.
– Вы под домашним арестом, – бросает она, не глядя на них. – До дальнейших распоряжений.
После ухода леди А. и её людей супруги долго сидят молча. Наконец Фрэнк Хант, глубоко вздохнув, приближается к жене.
– Эмили…
Пощёчина обрушивается на него как удар молнии. Фрэнк Хант ошарашенно хватается за щёку. Эмили, отступив на шаг, смотрит на мужа с яростным презрением. Из её покрасневших глаз льются слёзы.
–
65
– Ты спрашиваешь у рыбы, умеет ли она плавать! – кричит в телефон Лиам, возмущённый моим вопросом. – Я забомбил все социальные сети, взломал сайты молодёжных и спортивных организаций, университетов. Разместил там нашу информацию и защитил от удаления специальным кодом.
– А что ты написал?
– Опять? Мила, перестань! Я ничего не забыл. Но сама задача – за сутки создать народные комитеты и мобилизовать молодёжь Периферии – трудно выполнима. Если я достучался до десяти процентов населения – это уже чудо.
– У нас нет выбора. И ты думаешь…
– Я же сказал, что они придут, – перебивает он.
Он вешает трубку раньше, чем я, снедаемая нетерпением и беспокойством, успеваю задать следующий вопрос. Я смотрю по сторонам. Спортзал, который мы арендовали, почти пуст. А собрание начнётся через пятнадцать минут. Я еле держусь на ногах. Мы всю ночь придумывали сюжеты и предложения для обсуждения. И сейчас меня даже слегка подташнивает от усталости. Я растекаюсь по стулу. Только что мы созванивались с Синой. Она ещё меньше верит в успех, чем я.
– У меня пока пришли две старушки. Спрашивают, когда начнётся гулянье. Надо было, наверное, нанять другого компьютерщика…
Нильсу мы доверили роль ведущего. В школе он всегда был хорошим оратором. И я убедила Вигго позволить ему провести одно из собраний на севере Периферии. Жанна вызвалась ему помогать. И я опасаюсь худшего. Набираю Нильса, он отвечает после первого же гудка:
– Если бы я знал, что, когда я поселюсь на Периферии, ты станешь звонить мне каждые пять минут, я бы сделал это гораздо раньше.
Я как будто вижу его очаровательную улыбку и свет золотых глаз.
– Жанна с тобой?
– А где же ещё? Но не волнуйся, я за ней присматриваю. Я тоже не хочу, чтобы собрание превратилось в вечеринку… Ну, до скорого?
Голос Нильса меня успокаивает. Как и всегда. Я отключаюсь и пытаюсь дозвониться до Блейка и Киры. Настроение сразу портится. Они не снисходят до того, чтобы отвечать на звонок. Но предполагаю, что их собрание не более многолюдно, чем наше. Я поворачиваюсь к Вигго. Он рядом со мной. Качается на стуле. Невозмутимый, с лёгкой улыбкой. Мне даже незачем о чём-то спрашивать. Одного взгляда на него достаточно, чтобы почувствовать уверенность. Спокойная сила, исходящая от Вигго, постепенно вливается и в меня. Я перестаю нервничать и наконец убираю телефон.
– Ты, разумеется, не волнуешься.
Он качает головой.
– Они придут. В их жизни было слишком много разочарований. Они не захотят упустить шанс быть услышанными. Шанс проявиться. Доказать, что они существуют. Да, Мила, такова ставка в этой игре. Существовать как нормальные люди. Как те, кто живёт в Центре. Мы ведь тоже имеем право на достоинство. Поэтому они придут. А ещё потому, что молодёжь – живая сила, надежда и будущее.