Мила Хант

– Я уже говорил. Мы сделали для тебя всё что могли.

– Итак, вы удочерили меня из милосердия. Или потому, что вас попросили?

Я пристально смотрю на отца. Мать выглядит совершенно потерянной.

– Никто нас ни о чём не просил, о чём ты говоришь? Какие глупости, Мила. Мы просто…

Она не заканчивает фразу. И пытается снова.

– Дорогая, тебе больно, и поэтому ты несёшь бессмыслицу. Извини нас. Мы правда должны были… я даже хотела…

Она опять смотрит на своего мужа. Её взгляд делается умоляющим. Всю жизнь я наблюдала, как мать молча умоляет его. И всегда безрезультатно. Как и сейчас.

– Вы знаете, чему меня подвергли вскоре после рождения? Разумеется, знаете. Вы удочерили лабораторную зверушку… И что вы получили взамен? А? Что они вам дали?

Отец молча смотрит на меня. Он бледнее, чем обычно. Я затронула больную тему.

– Тебе позволили беспрепятственно обделывать твои тёмные делишки, я угадала? Признайся!

– Что ты несёшь, Мила?! – в ужасе кричит мать. – Фрэнк, что она говорит?

– А моя родная семья? Кто они? Вы с ними знакомы?

– О прошлом ребёнка при усыновлении ничего не сообщалось, – наконец произносит отец.

Мать тщетно пытается прекратить разговор. Она явно не понимает, о чём речь. Отец, очевидно, знает больше. Но он ей ничего не рассказал.

– Где ты была всю неделю? – спрашивает она. – Я чуть с ума не сошла. Отец сообщил в полицию. Они искали тебя везде.

Я пожимаю плечами, не спуская глаз с отца.

– Разумеется, нет. Ты не сообщал в полицию. И вообще никому не сообщал. А ей, – я киваю на мать, – наврал.

Я поворачиваюсь к ней и ещё глубже вставляю кулак в рану.

– Всю прошлую неделю меня держали в секретной лаборатории. С другими молодыми людьми. На Периферии. С ведома… твоего мужа. Над нами проводили опыты. Потом всех остальных убили. А я сбежала.

Отец молчит. Мать, вытаращив глаза, переводит взгляд с меня на него. Она открывает рот, но не может произнести ни слова. Покачнувшись на подлокотнике, хватается за спинку кресла. Трясёт головой. Не верит. Зачем я на неё набросилась? Во-первых, потому что отец совершенно недосягаем. Вчера ночью его броня дала трещину. Но сейчас он её уже, конечно, починил. Во-вторых, я хочу, чтобы здесь, в доме, где я выросла в тайне и лжи, узнали правду.

– Меня разыскивает полиция.

Отец отмахивается. Словно это какая-то неважная мелочь жизни. Его жизни.

– Забудем о том, что ты натворила на прошлой неделе. Теперь ты дома.

Я смотрю на него, совершенно ошарашенная.

– Ты вообще понял, что я сказала? Или увиливаешь, как всегда? За мной охотится полиция!

– Я даже не спрашиваю тебя за что. Просто обещаю всё уладить.

Он говорит таким тоном, будто речь идёт о выходке трудного подростка, которую доброму папочке предстоит расхлёбывать.

– Нет, – отвечаю я ему. – Так просто ты не отделаешься. И я не останусь здесь. Вернусь на Периферию, откуда я родом. Не знаю даже, зачем я сегодня пришла… Неужели воображала, что мы сможем нормально поговорить? Хотя бы раз в жизни. О реально важных вещах.

Отец начинает проявлять признаки нетерпения. Он трясёт ногой, украдкой глядя на часы.

– Дай нам немного времени, мы… найдём слова. Нам непросто. Не уходи прямо сейчас.

Мать добавляет:

– Ну конечно же, ты останешься, дорогая. Здесь ты дома. И твой брат хочет, чтоб ты была с нами.

Я почти не слушаю. Я смотрю на отца. Он явно нервничает. Не похоже на него. Звонит телефон. Он хватает трубку с явным облегчением на лице. Моё дыхание учащается. Внутренние датчики опасности мигают красным. Быстрее!

– Да, пусть поднимутся, – тихо произносит он.

Мать тоже услышала.

– Кто там? – спрашивает она. – Уже поздно…

Я инстинктивно отступаю. Сердце выскакивает из груди. Меня переполняют гнев и отчаяние, мысли кипят. Но я пытаюсь сохранять хладнокровие.

– Загляну к Пуху, – говорю я бесцветным голосом.

Прохожу через гостиную и направляюсь к спальням. Оказавшись в коридоре, бросаюсь бежать по ковровой дорожке, заглушающей мои шаги. Пролетаю мимо моей комнаты, детской, ванной. Я надеюсь выбраться через дверь для прислуги. Но она оказывается заперта. Я оборачиваюсь. В конце коридора неподвижно стоит смертельно бледная мама. Она бросает взгляд в глубину гостиной, потом на меня, пытаясь собрать пазл свершившегося предательства. Я слышу, как лифт останавливается на нашем этаже. Шаги, шушуканье. Мать закрывает входную дверь на ключ и бросается ко мне. Её шатает, она хватается за стены. Добежав до меня, она берёт моё лицо в свои ладони. Слёзы льются по щекам, глаза горят.

– Дитя моё, моя дорогая девочка… Мы… Я не сказала тебе… не дала тебе…

Она качает головой, не в силах подобрать слова. Горло её сжимается. Меня тоже захлёстывают эмоции.

– Я ничего не знала, – наконец удаётся вымолвить ей. – Кроме того, что я удочерила девочку. И надеялась, что она станет мне дочерью… как если бы я её сама родила.

Она оборачивается. В дверь уже ломятся.

– Мистер Хант! Мистер Хант! Откройте! Полиция!

Дрожащей рукой мать протягивает мне связку ключей.

– Быстрей! Красный!

Я вставляю ключ в скважину – готово, выход открыт! Дверь в прихожей сотрясается от ударов. Продержится она недолго. Я прижимаю к себе рыдающую мать.