Мила Рудик и руины Харакса

В тот же день после уроков у Главной лестницы Думгрота Милу ждал Гарик — сегодняшний вечер им предстояло потратить на тренировку.

— Уже решил, где будем тренироваться? — спустившись с лестницы, спросила она.

Гарик поднял голову и посмотрел на небо. Мила последовала его примеру.

Небо было сумрачным с самого утра — над Троллинбургом грязной пуховой периной зависли свинцовые тучи, словно грозя упасть на землю.

— Дождь будет, — сказал Гарик.

— Будет, — согласилась Мила.

— Предлагаю спрятаться под крышей Черной кухни.

Мила пожала плечами.

— Черная кухня так Черная кухня, — не стала возражать она.

В особняке братства Черная кухня у Гарика была своя комната. Они занимались там несколько раз, когда на улице стояла плохая погода. Это было удобно: во-первых, на стены были наложены Нерушимые Чары и Мила с Гариком не рисковали во время тренировок разнести комнату в щепки; а во-вторых, им никто не мешал, разве что друзья Гарика — Андрей с Дамиром — пару раз заглядывали поболтать, принося с собой еду для «неутомимых тружеников».

Гарик оказался прав — дождь застал их на подходе к Черной кухне; остаток пути они проделали бегом. Влетев в особняк, Мила с Гариком первым делом сняли промокшие накидки. Гарик пару раз тряхнул головой, точно как Шалопай, когда тот попадал под дождь, — на Милу полетели холодные брызги. Смеясь, она бросилась в гостиную, спасаясь от него бегством. Гарик с восклицаниями вроде «Стой! Ты слишком сухая, это надо исправить!» помчался за ней, делая вид, что хочет ее поймать.

— Студенты, что за шум?! О tempora! О mores! [4]— встретил их в гостиной возмущенный окрик. — Ведите себя достойно, ибо вы находитесь в достойном месте!

Из белой мраморной урны на Милу с Гариком смотрела голова, в высоту превышающая человеческий рост. Цицерон — гекатонхейр-привратник Черной кухни — выглядел оскорбленным до глубины души.

— О-о, Цицерон, не будь занудой, — протянул Гарик.

Гекатонхейр возмущенно изогнул правую бровь и, посмотрев на него с неодобрительным прищуром, заявил:

— Animum rege, gui nisi paret, imperat. [5]

Услышав латынь, Мила ничуть не удивилась. Цицерон, дай ему волю, всех окружающих заставил бы говорить исключительно на мертвом языке давно канувшей в Лету Римской Империи. Гарик, скрестив руки на груди, ответил:

— Damn ant quod non intellegunt. [6]— Он обезоруживающе улыбнулся. — Ты просто не умеешь веселиться, Цицерон. Когда-нибудь ты сам себе до смерти наскучишь.

Гекатонхейр с негодованием фыркнул.

— Нонсенс!

— Что ты ему сказал? — шепнула Гарику Мила.

Гарик не успел ответить — услышав ее голос, Цицерон с подозрением покосился на гостью.

— Эта девочка на тебя дурно влияет! — вдруг заявил гекатонхейр и прищурил глаза, словно рассматривая Милу с особым тщанием. — Да, да, да! Сейчас я убежден в своей правоте. Ничего удивительного, с таким цветом волос… Ужасно, ужасно. — Он с сожалением посмотрел на Гарика. — А ведь прежде ты был таким серьезным юношей…

Мила уязвленно хмыкнула и, подражая Гарику, тоже скрестила руки на груди.

Гарик, заметив обиженное выражение на лице Милы, повернул ее спиной к Цицерону и, взяв за руку, повел через гостиную к двери.

— Цицерон, ты зануда! — на ходу воскликнул он, возобновляя веселье.

Сначала Мила обиженно косилась на его улыбающуюся физиономию и возмущенно хмурилась каждый раз, когда он не мог сдержать хихиканья.

— Что ты веселишься? — спросила Мила, когда они вышли в коридор и направлялись теперь к комнате Гарика. — Ничего смешного, между прочим! Ты слышал, что он ска…

Гарик резко повернулся к ней и крепко поцеловал, заставив замолчать. Потом отстранился и уверенно заявил:

— Он ревнует! — После чего взял за руку и повел дальше по коридору.

— О-о-о, ну да, конечно, — скептически протянула Мила, закатив глаза к потолку, но все равно не смогла сдержать улыбку.

Они занимались до шести вечера, пока не заметили, что на улице уже сумерки. Накидки, которые все это время провисели на вешалке у двери, высохли. Дождь за окном давно стих. Гарик засобирался следом за Милой, намереваясь проводить ее до Львиного зева. Однако не успели они выйти в коридор, как им повстречалась Злата Соболь. При виде Милы девушка помрачнела, но, быстро взяв себя в руки, перевела взгляд на Гарика.

— Гарик, тебе нужно пойти со мной, — очаровательно улыбнувшись, сказала она.

— Дела братства? Что-то срочное? Извини, но сейчас я никак не могу — мне надо проводить Милу.

— Сожалею, — сказала Злата, хотя торжествующая улыбка говорила об обратном, — но тебе нужно пойти со мной. За тобой послала Амальгама.

— Она здесь? — удивился Гарик.

— В комнате Платины, — не переставая улыбаться с фальшивой любезностью, ответила Злата. — Она просила тебя подойти прямо туда.

Гарик посмотрел на Милу.

— Не страшно, сама дойду, — невозмутимо ответила та.

Он удрученно вздохнул, но тут же улыбнулся.

— Завтра я зайду за тобой в девять утра, не проспи.

Махнув ей рукой, он подошел к поджидающей его Злате, которая не преминула одарить Милу холодным взглядом. Быстрым шагом они направились в конец коридора.