Мила Рудик и руины Харакса

Этот день в Думгроте официально был объявлен днем скорби по Гарику. На уроках, на переменах, во время минуты молчания на поляне перед замком Милу неотрывно преследовало ощущение тягучей пустоты внутри.

Гарика нет. Его больше нет. Мысленно она повторяла эти слова снова и снова, но никак не могла принять это, смириться.

Мила отрешенно шла по городу, не замечая ни прохожих, ни витрины магазинов, ни первой весенней листвы на деревьях. Она пришла в себя, когда обнаружила, что стоит во внутреннем дворике Северных Грифонов. Ноги сами привели ее сюда.

Мила окинула взглядом особняк. Сейчас здесь было неправдоподобно тихо. Дом казался… мертвым. Скорбь словно коснулась и этих стен, и темных стрельчатых окон, и белых грифонов. Скорбь поселилась всюду, где раньше был Гарик, — она заняла его место, заполнила пустоту, образовавшуюся после него.

— Его здесь нет, — прозвучал вдруг сухой, скрипучий голос — то ли безразличный, то ли безжизненный.

Мила резко повернула голову в ту сторону, откуда донесся голос, и озадаченно нахмурилась. Странно, что она не заметила его сразу. Наверное, она слишком глубоко ушла в себя, потому что его невозможно было не заметить: черную фигуру среди белых.

Он сидел к ней в профиль на высоком бордюре фонтана в окружении белых изваяний — молчаливых и неподвижных грифонов. Его поза была строгой, словно и сам он был изваянием, камнем: ровная спина, прямо глядящие глаза, руки, будто бы вовсе не опирающиеся на трость с небесно-голубым камнем на набалдашнике, а всего лишь безмятежно покоящиеся на ней.

— Его здесь нет, девушка, — повторил Сократ Суховский.

— Я знаю, — машинально отозвалась Мила.

Ей показалось, что прозвучало это совсем тихо, вряд ли хозяин дома ее услышал на таком расстоянии. Наверное, и правда не услышал, потому что никак не отреагировал на ее ответ.

Глядя на строгого и чопорного господина в черном, Мила испытала странное щемящее чувство внутри. Сократ Суховский сидел на бордюре фонтана с таким важным видом, словно находился не во внутреннем дворике собственного особняка, а на великосветском приеме…

Несоответствие — вот что стянуло ее внутренности ноющей болью. Ведь в эту самую минуту в этом самом месте господину Суховскому, главе одной из Верхних Палат Менгира, не перед кем было сидеть в столь церемонной позе. Не перед кем, кроме самого себя.

А ведь он потерял сына, подумала Мила. Да, не родного — приемного. Но какое это имеет значение? Она смотрела на прямую спину уже давно немолодого господина и почему-то была уверена, что стоит только этой спине согнуться под тяжестью скорби — и камень, которым казался Сократ Суховский, рассыплется на мелкую каменную крошку.

Наверное, Гарик был прав, когда говорил ей, что отец любит его, несмотря на всю свою внешнюю строгость.

Чувство стыда отдалось внутри болезненным спазмом. А ведь это ее вина. Это она была виновата в том, что Сократ Суховский потерял сына.

— Простите меня, — тихо прошептала Мила. — Гарика здесь нет… потому что я… все сделала неправильно.

В этот раз господин Суховский услышал обращенные к нему слова, поскольку вскинул глаза и удивленно посмотрел на Милу.

— За что, позвольте узнать, вы просите прощения? — холодно поинтересовался он. — За то, что мой сын пострадал из-за собственного легкомыслия?

Мила поспешно покачала головой.

— Легкомыслия? Нет, он не был…

Глаза Сократа Суховского потемнели от гнева.

— Он был! — категорично воскликнул он, не давая Миле продолжить. — Он был беспечен! Ему не стоило растрачивать себя на пустяки. За это он и поплатился.

Мила нахмурилась и уже открыла рот, чтобы возразить, но господин Суховский не дал ей вставить и слова, как будто не мог остановить накопившегося негодования.

— Ему нужно было отказаться от Соревнований, потому что это пустая трата времени и сил. Гарика и без этих глупых затей ожидало блестящее будущее, — продолжал он; его громкий голос словно рвал воздух на клочки, эхом отскакивая от стен особняка. — По окончании Думгрота я устроил бы его в Верхние Палаты. С его умом и талантами он достиг бы больших высот в правительстве. Но глупому мальчишке нужно было рискнуть всем! — С яростью он ударил тростью о землю. — Безответственный, сумасбродный юнец!

Каждое произнесенное слово Сократа Суховского разрывало грудь Милы. Несправедливость этих обвинений казалась ей очевидной. Она знала, что Гарик не заслужил таких слов. От обиды за него к ее глазам подступили горячие слезы.

— Как вы можете? — яростным шепотом произнесла она, хмуро глядя на приемного отца Гарика. — Он ведь умер! А вы говорите о том, что не имеет уже никакого значения!

Господин Суховский посмотрел на Милу с недоумением, словно не ожидал, что она осмелится возразить ему.

Мила сделала судорожный вдох, сдерживая слезы, готовые прорваться наружу.