Вольф скомандовал: хлопайте! — и все захлопали в такт ритму песни, и он пустил по рукам четыре последние бутылки шнапса. Когда возбуждение улеглось, Вольф отложил аккордеон в сторону.
— Нам следует поспать. К приходу ”гостей” нужно быть в форме.
Он обошел бункер, спокойно проверяя все мелочи и ободряюще улыбаясь бойцам. В одном отсеке ему пришлось стать на колени, чтобы не задеть потолок. Бойцы засыпали один за другим. Горело лишь несколько свечей у входа на случай внезапной тревоги. Все стихло. Неспавшие тоже молчали.
У Вольфа, как у командира, была отдельная кабинка. Стол, стул, соломенная постель. Они с Рахель научились говорить так тихо, что никто, кроме них, не мог услышать.
— Я горжусь тобой. Ты такой храбрый!
Он никогда не выказывал страха перед бойцами. Но здесь, наедине с ней…
— Я боюсь, — прошептал он, прижимаясь к ней.
— Ш-ш-ш… ш-ш-ш…
Здесь ничего не боялась она. Ее пальцы гладили его по волосам, по лицу.
Глава четырнадцатая
Пять утра. Забрезжил свет. Ни малейшего движения — только перья снежными хлопьями слетают с крыш.
Андрей поднялся на свой наблюдательный пункт и в бинокль рассматривал перекрестки. Его четыре отряда хорошо скрыты. Вооружены меньше половины бойцов. Главное правило: брать оружие у врага или у павших товарищей. Андрей вынул из кармана ”борщ” и взболтнул бутылку, чтобы лучше намок фитиль. Если немцы войдут в этот район, он бросит ее, и это послужит сигналом открыть огонь. Андрей прислушался. Идут по Гусиной, между фабричными корпусами. Надеюсь, Вольф их пропустит, подумал он и навел бинокль на угол Гусиной и Заменгоф со стороны пустого здания Еврейского Совета. Показалась первая шеренга черных униформ и касок. Во главе — Штутце. Сейчас они пройдут под дулами отряда Анны Гриншпан. Андрей просигналил не открывать огонь.
— Стой! — разорвала тишину немецкая команда.
— Кортики на изготовку! — Сверкнули нацистские ножи. — Парадным шагом марш!
Бутылка Андрея, попав в какого-то эсэсовца, взорвалась, и тот дико завопил, охваченный пламенем. Ряды дрогнули при виде такого горящего факела, и тут же немцы, как по команде, посмотрели на крыши.
Оттуда градом посыпались зажигательные бомбы и захлопали выстрелы.
Зигхольд Штутце тоже устремил взгляд на крыши, откуда еврейские винтовки бешено изрыгали три года сдерживаемую ярость.
— Ганс! Посмотри! Женщина стреляет! — крикнул он и тут же повалился навзничь: пуля попала ему в грудь.
Рвались гранаты, свистели пули, кричали раненые немцы — перекресток превратился в кровавое месиво.
* * *
Оберфюрер Альфред Функ нежился в теплой ванне, вдыхая аромат пахучей мыльной пены. В гостиной патефон играл увертюру к вагнеровскому ”Тангейзеру”; в бравурные пассажи иногда вклинивались звуки выстрелов. Функ тихонько напевал.
Его адъютант принес прибор для бритья и поставил на край ванны. Функ направил бритву, презрительно взглянув на адъютанта, который не умел этого делать как следует, проверил большим пальцем остроту лезвия и начал бриться, не переставая напевать.
— Держи зеркало прямо!
— Есть, герр оберфюрер.
В дверях появился Хорст фон Эпп в халате поверх пижамы и посмотрел на Функа мутными глазами.
— Что это вы поднялись ни свет ни заря? — насмешливо спросил он и, не дождавшись ответа, предложил, протягивая ему стакан шнапса:
— Вот, выпейте лучше.
— В шесть утра? — скривился Функ. — Нет уж, увольте, — и, продолжая напевать, натянул кожу на подбородке, чтобы почище выбрить это место.
— Положите бритву, Альфред, — сказал Хорст, отнимая зеркало у адъютанта, — иначе вы перережете себе горло, услышав, что я вам скажу.
Функ сердито посмотрел на него.
— ”Рейнхардский корпус” разбит наголову. Ваших людей выгнали из гетто.
— Да ну вас, Хорст! Не хочу больше слушать ваши глупости, — поднял Функ руку, собираясь бриться дальше.
— Мы им дали прекрасную возможность открыть огонь, — ответил Хорст, медленно опуская руку Функа. — Около сотни эсэсовцев убито. По меньшей мере столько же ранено. Наши войска бежали из гетто.
— Наверное, это ошибка! — недоверчиво покосился на него Функ, пытаясь улыбнуться, — ведь там, в гетто, евреи!
— Я подготовил сообщение для печати, что евреи тут не при чем. Войдя в гетто для его ликвидации, мы якобы обнаружили, что там засели польские бандиты. Словом, стреляли не евреи, а эти бандиты и т. д., и т. п.
— Евреи? Евреи выгнали ”Рейнхардский корпус” из гетто? Евреи?
— Евреи, — подтвердил фон Эпп.
Функ отшвырнул бритвенный прибор и поднялся на ноги. Выбравшись из ванной, он вбежал в комнату. Там стоял дрожащий офицер в мундире, покрытом кровью и грязью.
— Унтерштурмфюрер Дольфус, — щелкнув каблуками, представился он голому, мокрому генералу.
— Докладывайте, черт вас побери!
— Мы попали под страшный перекрестный огонь.
— Где?
Растерянный лейтенант попытался найти угол Заменгоф и Милой на украшенной разноцветными булавками карте, лежавшей на столе. Адъютант накинул на Функа широкое полотенце.
— Место, которое ищет этот доблестный офицер, вот… здесь, Альфред, — показал фон Эпп.