Милая Роуз Голд

Я так увлеклась воссоединением с отцом, что пришлось отложить мысли о встрече с Филом. Пятичасовая поездка в Фэрфилд была важнее, чем путешествие в Колорадо. Я могла – и планировала – съездить и туда тоже, но пока Филу нужно было подождать. Когда я рассказала ему об отце, он очень мило отреагировал и поддержал меня. Фил понимал, что я люблю его, но все же буду уделять ему чуть меньше времени, чем обычно. Мне нужно было наверстать упущенное в отношениях с отцом.

Последний час пути пролетел неожиданно быстро, и я вскоре оказалась в чистеньком пригороде. Этот город был улучшенной версией Дэдвика: дома тут были больше, трава – зеленее, и даже собаки казались более счастливыми. Я свернула на подъездную дорожку дома номер триста пять по Шерман-стрит. У моего телепапы и дом был как с картинки – двухэтажное кирпичное здание, крепкое и ухоженное, хоть и не роскошное. Похоже, Гиллеспи жили неплохо. Мне не терпелось заглянуть внутрь.

Я взяла с заднего сиденья бумажный пакет со всем, что мне было нужно для ночевки, и пошла к дому. Дверь открыл папа.

– Добро пожаловать! – сказал он.

Я крепко обняла отца, с облегчением обнаружив, что от него по-прежнему пахнет «Макдоналдсом» и знакомым кремом после бритья.

– Заходи, заходи, – улыбнулся папа, впуская меня в дом. В прихожей ждала женщина. Ей, наверное, было под сорок, но из-за искусственного загара она казалась старше. Я уже приготовилась обнять Ким, но та протянула мне руку с акриловыми ногтями. У нее был французский маникюр. На одном ногте откололся кусочек лака. Я представляла ее иначе.

– Ким, – представилась она, рассматривая меня. – Рада знакомству.

Я пожала ей руку и улыбнулась, не показывая зубы.

– И я рада с вами познакомиться. – Завтра перед отъездом я еще раз попытаюсь ее обнять.

– Ну, пойдем на обзорную экскурсию. – Папа подмигнул и поставил мой пакет у стены в прихожей.

Сначала мы пошли в гостиную. Большую часть комнаты занимали два потертых дивана и телевизор. Возле одного из диванов стояла корзина с теплыми пледами. Стены от пола до потолка были увешаны черно-белыми семейными фотографиями в рамках: поездки в «Шесть флагов»[11], первые причастия, дни рождения, дети, бегающие под струями из садового оросителя, дети, стоящие в очереди за мороженым, дети с первыми выпавшими зубами в руках. «Посмотри на нас, – казалось, кричали они, – посмотри, сколько мест мы объездили, сколько всего мы делали, какие мы милые». У меня сжалось сердце при мысли обо всем том, чего не было в моей жизни.

Мы перешли в кухню. Холодильник был скрыт под доказательствами того, что семья ни дня не сидит без дела. Магнитики-буквы держали бланки с оценками, приглашения на вечеринки в честь скорого прибавления в семействе и списки дел. С торца уже было приклеено несколько рождественских открыток. До ареста мамы нам присылали открытки все соседи. Мама разрешала мне приклеивать их на дверной косяк между гостиной и кухней. Я отогнала это воспоминание.

Папа показал мне столовую со столом на шесть человек. У стены стоял сервант с фарфоровыми статуэтками и другими хрупкими предметами. Рядом со шкафом было рассыпано лего. Ким, как тень, следовала за нами. Я затылком чувствовала ее взгляд, она явно изучала меня. Я постаралась сосредоточиться на том, что рассказывает отец.

Мы прошли по коридору, и папа показал мне ванную на первом этаже. Потом мы вернулись к лестнице, и я заметила маленькую дверцу под ней.

– А это что? – спросила я, коснувшись ручки.

– Это наша сезонная кладовка, – ответил папа, жестом приглашая меня открыть дверь. – Праздничные украшения, упаковочная бумага и прочая ерунда. Туда никто никогда не заходит.

Я пригнулась и шагнула в маленькую комнатку без мебели. Здесь лежали новогодние венки, рождественские носки, пасхальные корзины, большой набор для шитья, костюмы для Хеллоуина и многое другое. Запах там стоял затхлый. В целом в кладовке не было ничего необычного, но мне понравилось это укромное место: казалось, под торчащей вдоль стен теплоизоляцией прячутся какие-то секреты.

Папа рукой позвал меня за собой в гостиную. Там он отодвинул стеклянную дверь, которая вела на задний двор. Я вышла на веранду, в вечернюю прохладу. Небо только-только начало темнеть.

В одном углу двора стояли качели, в другом батут. На веранде я увидела несколько стульев и гриль. Папа подошел прямо к нему и взялся за ручку крышки. Когда я закончила осматриваться и переключила внимание на него, он торжественно поднял крышку.

– Та-да! – произнес папа. На гриле лежало около десяти говяжьих котлеток.

Он не забыл. Я сморгнула подступившие слезы.

– Итак, – объявил папа, – небольшой урок.

Он взял фартук – на нем округлыми буквами было вышито: «Готовлю за поцелуи» – со стула на веранде, повязал вокруг пояса и разжег гриль.

– Сначала мы посыпаем котлеты смесью сухого чеснока, лука и соли, – объяснил папа, принимаясь за работу. – Потом плеснем немного вустерширского соуса.

Мясо было еще сырым, но я почувствовала, как рот наполняется слюной.