Милалика

— Итак, — диктую я, пока Серёжа занимается вопросами стражи, время от времени заглядывая ко мне. Трудно мне без него, страшно, можно сказать. — Перед тем, как попасть на Русь, души становятся детьми, переживая кошмары своей памяти. Вопрос: зачем это сделано, и по какому принципу определяются дети.

— Дар души, Ваше Высочество, — сообщает мне писарь. — Ведовство — это дар, привязанный к душе.

— То есть напугать, — понимаю я. — Значит, мы возвращаемся всё к тому же — основной мотив. Учитывая, что Русь от немцев всяких, за исключением Посольского Приказа, изолирована…

Немцами на Руси испокон веков иностранцев звали, вот и у меня проскакивать начинает, всё-таки влияет та речь, что я каждый день слышу. Так вот, Русь с другими колдовскими землями только в одном месте пересекается и, если причина именно та, о которой я думаю, нам ещё и Приказ переформировывать. То есть дело не только и не столько в школе. Ох, как мне это не нравится, кто бы знал… Не зря я свой путь с того детдома начала, явно не зря, как намёк теперь выглядит. Мог ли мой путь быть намёком каких-то высших сил?

Ладно, о высших силах потом подумаем. Сейчас у меня совсем другие вопросы: вот есть у нас сотня сирот, которых нужно согреть и дать уверенность в жизни — как это устроить? Это раз. Есть у нас место для школы ведуний да ворожей, но нет там никого — откуда взять учителей? Это два. А ведь нужны не только учителя, но и наставники, да ещё такие, кто не считает правильным бить ребёнка, потому что сиротам уже точно хватит.

— Милалика! — слышу я голос мамы, отправляясь на её зов.

Насколько я понимаю, розданных опекунам детей привезли. Ну, может, хоть здесь повезло?

— Да, мамочка, — обозначаю я своё присутствие, оказавшись на крыльце.

— Возьми жениха и разберись, — просит меня мамочка, на что я киваю.

Легко не будет, и это сразу заметно. Две запуганные толпы. Первая — без взрослых, вторая держится за взрослых, но взгляд обречённый. При этом я вижу десяток тех, кто действительно цепляется за взрослых, как за единственную опору в жизни. Показав на них рукой, я вопросительно смотрю на Серёжу.

— Двадцатый, — негромко зовёт стражника любимый. — Вот тех отдели и отведи в сторону, они, похоже, действительно детей любят.

— Любят, Ваше Высочество, — позволяет себе прокомментировать стражник. — Вот я вижу Степаниду, она бы всех себе забрала, а вон там Алёнка стоит, она сынишку потеряла, хворь его взяла, а тут двое возле неё.

— Значит, надо их домой отпустить, — кивает Серёжа.

— Постой, — останавливаю я его. — Позови эту Степаниду ко мне, поговорить хочу.

— Хорошо, — кивает мне жених и обращается к стражнику: — Слышал?

— Слышал, Ваше Высочество, — кивает стражник.

— А вот с остальными будем разбираться, — резюмирую я. — Так, стоящих особняком — сразу же в гостевой дом, а вот с этими… С этими поговорим по одному.

Тех, которые непонятные, но с обречёнными глазами, оказывается семь человек, хотя поначалу мне кажется, что их значительно больше. Как вести разговор в таком случае, я понимаю. Девочки навскидку постарше, лет четырнадцати — то есть о том, что сюда только десятилетними попадают, нам тоже соврали. Но четырнадцать — это уже подростки, с ними уже много чего сделать можно, и я, к сожалению, знаю, что именно.

Заводят первую такую девочку, потерянно оглядывающуюся. Серёжа заранее уговаривается со стражником, поэтому девочка нас не видит. Проверка очень простая — если с ребёнком что-то делали, то у него вырабатывается привычная реакция помимо слёз. Понятно, какая. Поэтому мы сейчас и проверим, хоть проверка довольно жестокая, на мой взгляд.

— Раздевайся! — жёстко приказывает стражник.

Девочка опускает голову, всхлипывает и начинает расстёгивать платье. При этом она это делает сверху вниз, что может говорить об очень многих вещах. Мы её не останавливаем, оглянувшийся на Серёжу стражник тоже. Я наблюдаю за движениями девочки, отлично понимая, что совсем не ошиблась. Стоит она лицом к стражнику, поэтому её тыл хорошо нам виден.

— Ложись, — отдаёт второй приказ стражник.

Девочка выполняет его приказ, и я зверею. Просто красная пелена застилает взгляд, я только тихо рычу. Меня держит в руках Серёжа, а совершенно ошалевший стражник приказывает девочке одеться.

— Опекунов — на кол! — выплёвываю я. — На кол обоих!

— Будет выполнено, — слышу я голос за спиной, вспоминая, что там тоже есть стражник, а моментально одевшаяся девочка оказывается на руках двадцатого.

— Ваше Высочество, можно я её возьму? — тихо произносит стражник. — Жена только рада будет, ведь дитё же совсем!

— Можно, — кивает Сергей. — Прикажи остальных запускать минут через десять.

Через десять, потому что я плачу. Такое могут делать только нелюди!

* * *

— Здравствуй, Степанида, — произношу я, пригласив женщину садиться.

— Здравствуйте, Ваше Высочество, — она осторожно садится за стол. — Судя по кольям, вы не знали…