Миленький ты мой

Ира деловито раскладывала пасьянс. Потом подняла на меня глаза:

— Погадать?

Я пожала плечами:

— Да не верю я в это… Чушь это все!

Она усмехнулась и, закурив, спросила:

— А что, совсем не интересно… что с тобой будет?

Я не успела ответить, как дверь камеры с лязгом открылась и «вызвали» Марусеньку.

Мы переглянулись, и Ирка шепнула:

— За наркоту ее взяли! Торговка, блин! Я рыдаю!..

Ей никто не ответил — все занимались своими делами.

Делами!.. Вот я сама себя насмешила… Делами!!! Просто кино!

…Прошло два дня, и все оставалось по-прежнему. Меня не вызывали.

— Ждут экспертизы, — деловито сказала всезнающая Ирка, — от трех до десяти дней! Так что сиди и не парься! Торопиться они точно не будут. Им на тебя — сама понимаешь!

Пока «читательница» — а ее звали Таней — спала, я брала у нее книгу и читала.

Гончарова я любила всегда — неспешная и размеренная жизнь его героев убаюкивала и успокаивала. Как я завидовала Илье Ильичу Обломову! Как живо представляла деревенскую, спокойную, вкусно и так знакомо пахнущую жизнь: запах скошенной травы, прибитой пыли после дождя на проселочной дороге. Аромат малинника на косогоре. И даже запах подсохшего навоза казался мне сейчас верхом блаженства и счастья…

Я вспомнила запах парного молока, который так ненавидела в детстве. Баба поила меня насильно, приговаривая: «Лидушка! Ведь там все здоровье и силы!»

А я давилась и отворачивалась. Мне не нравился этот запах — сладковатый и слишком «коровий», и еще эта пузырчатая голубоватая пенка…

А вот запах хлева, где жила наша корова, мне нравился! Я заходила к Милочке в гости, гладила ее по кожаному, влажному, черному носу и шепталась с ней. Милочка неотрывно смотрела на меня своими выпуклыми, добрыми глазами, и мне казалось, что она понимает меня.

А потом Милочка умерла… Как же я плакала тогда! Какое же это было бескрайнее горе! Больше корову мы не заводили. Баба сказала, что ей тяжело — вставать на утреннюю дойку, выгонять ее в поле, готовить сено на зиму. А я еще долго забиралась в хлев и рыдала по нашей Милочке…

Вскоре зарезали мы и нашу свинью Золушку — надо же было нам как-то жить.

Я вспоминала свое детство, деревню, бабу… И вдруг мне стало казаться, что именно тогда я была очень счастливая…

«Все познается в сравнении» — мудрость жизни. Тогда я жила в своем доме, с любимой бабой. Бегала по деревне, купалась в озере, ходила с подружками в лес — по грибы и ягоды…

Разве мне было так плохо?

«Что имеем не храним» — еще одна мудрость…

Постепенно я почти успокоилась и даже начала спать по ночам. Ко всему человек привыкает…

Вызвали меня на четвертый день.

Высоченная и очень худая женщина-конвоир молча вела меня по коридору.

Наконец мы остановились у кабинета под номером 215. На двери висела табличка: «Старший следователь Улыбкин А.В.».

Мне стало смешно: для следователя не слишком подходящая фамилия, кажется…

Дверь открылась, и я увидела следователя Улыбкина. Следователю Улыбкину было слегка за сорок. Лицо молодое и загорелое, а волосы абсолютно седые. Глаза — яркие и голубые — усталые, но не потухшие, — они никак не вязались с седой, «стариковской» шевелюрой. Следователь Улыбкин смотрел на меня с равнодушием, но злости и раздражения в его глазах не было.

Жестом он предложил мне сесть. Я села и замерла: сейчас решалась моя судьба. Вся моя дальнейшая жизнь. Я приготовилась к пламенной речи, но язык словно присох к горлу, и я испугалась, что не смогу ничего сказать в свое оправдание.

Следователь Улыбкин вчитывался в бумаги, лежащие у него на столе.

Потом он громко вздохнул, отложил папку с бумагами и поднял на меня свои небесно-голубые глаза.

— Ну, что, Лидия Андреевна? — начал с вопроса он.

Я пожала плечами.

— Да-ааа, — снова вздохнул следователь. — Вот ведь какие дела!..

Я испугалась:

— Какие?

Голос мой прозвучал шершаво и тихо, еле слышно.

— Да глупые, Лидия Андреевна! Очень глупые! И еще — бестолковые.

Он с досадой потер лоб и нахмурился:

— Экспертизу, уважаемая, можно было и не ждать! Не ждать так долго — я в этом смысле.

— Как же вы ничего не сказали про нотариуса и завещание, а, Лидия Андреевна? Ведь проверить это стоило бы полчаса! И не больше — один звонок в нотариалку, и все, понимаете? Вы свободны! У вас нет мотива! А тут…

Он снова нахмурился:

— Ведь целых четыре дня! Четыре дня здесь, в СИЗО!.. Без воздуха, можно сказать.

Я молчала. Я совершенно забыла про завещание! Просто вылетело из головы!

— Я… забыла, — пролепетала я чуть слышно, — просто забыла. Как-то мне не до этого было. Вы понимаете? Я пришла и тут… Я все забыла… — повторяла я. — Как отключилась. Бросилась к ней — а вдруг жива? Вдруг еще… помогу? Но поняла, что все… Это конец… И тут… растерялась. Стала звонить вам, в полицию. В «Скорую». Все пришли, и тут… началось! Все, как будто все сговорились! Решили, что это я. Все смотрели на меня, как на… И разговаривали со мной, как… с убийцей! А потом увезли!