Миленький ты мой

Больше мы ничего не обсуждали — ни планы на нашу поездку, ни время пребывания в столице, ни ночевку, — было понятно, что ехать на один день смешно.

Я побрела домой в каком-то странном, непонятном мне настроении.

С одной стороны, все это было чудом и нереальностью, а с другой… Да полной глупостью это было! Незнакомый мне человек, отец моей ученицы. Делает мне довольно странное предложение, и я на него соглашаюсь! Не зная подробностей, планов и вообще мало что понимая. А Дина? Как будет с ней? Что будет со всеми нами в этой нелепой и довольно дикой ситуации?

Бабе Моте я сообщила, что уезжаю на три дня, на все выходные. Она удивилась, но вопросов не задавала. За что я была бесконечно ей благодарна.

Встала я рано, вымыла голову и, выпив чаю, пошла в школу. Эти четыре урока казались мне самыми длинными в жизни. Потом я вернулась домой, надела свои лучшие брюки из синего джерси, белый вязаный свитерок, накинула куртку и бросила в сумку зонт и косынку. Деньги, по счастью, у меня были — удалось кое-что отложить. В сумку я еще положила смену белья, новые колготки, флакончик с остатками любимых духов, пачку печенья и несколько конфет — в дорогу.

Ровно в час я уже стояла на вокзале.

Их не было. Я спряталась под навес и жадно вглядывалась в даль. На часах было пятнадцать минут второго.

«Надо идти домой», — подумала я и почувствовала, как ноги наливаются тяжестью и начинает болеть голова. Господи, какая же я идиотка! Вот так согласиться! Что я знаю про этого человека? Может быть, он сумасшедший? Сдвинутый от горя мужик? Чокнутый от рождения? И именно поэтому от него сбежала жена? А может быть, он так пошутил? По-идиотски так пошутил, потому что…

И в этот момент я увидела их. Они бежали, запыхавшись, в распахнутых куртках, с большой сумкой в руках.

Они подбежали ко мне и остановились как вкопанные.

Дина смотрела на меня с испугом. Ее отец стал бурно извиняться, оправдываться, и по всему выходило, что задержала их какая-то Дарья Ивановна — как оказалось, Дианина бабушка.

Автобус отходил через двенадцать минут, и мы, купив билеты, смущенно молчали и делали вид, что оглядываем окрестности.

Когда подошел автобус, мы все, включая Дину, как мне показалось, почувствовали большое облегчение.

Дина села с отцом, я — одна, у окна, позади них.

Погода была довольно приличная — небо не мрачно-серое, осеннее и плаксивое, а ярко-синее, с небольшими и аккуратными, похожими на молодых и нестриженых овец или белых молодых медвежат облаками. Проглядывало беловатое, прохладное солнце — на его тепло надеяться было уже нелепо.

Дорога оказалась, конечно же, отвратительной: нас трясло на ухабах и рытвинах. Но это не помешало мне задремать и даже увидеть странный и непонятный сон: будто я взбираюсь по чудно́й лестнице — очень крутой, уходящей в никуда, без конца и перил. Лестница белая, даже белоснежная, как будто сделана из крупитчатого и пористого материала, похожего на пенопласт или сахар. Я даже хочу ее лизнуть, но почему-то все поднимаюсь и поднимаюсь — без остановки. И мне так легко это делать, что я, не задыхаясь и не отдыхая, иду все выше, почти вприпрыжку, тороплюсь и стремлюсь дальше, наверх. Как будто знаю: там меня ждет что-то очень хорошее и счастливое. Поэтому я тороплюсь…

Проспала я примерно час и проснулась, когда автобус резко затормозил и замер. Остановка — поняла я.

На остановке — а это была довольно большая автобусная станция — вошли три бабы и мужик. Деревенские, одетые плохо и бедно, в резиновых сапогах и старых куртках, похожих на зипуны. Бабы были в темных платках. Я увидела их руки — заскорузлые, грубые, красного цвета, с короткими и не очень чистыми ногтями… И вспомнила свою бабу… Да так ярко, что слезы застряли у меня в горле — только бы не разреветься!

Одна из этих теток села рядом со мной. И я услышала исходящий от нее запах хлева, парного молока и влажной земли.

И снова я представила свою бабу, и снова у меня защипало в горле, и снова я была одна на всем белом свете… И никому, никому «ненужная» — так говорила про меня она, моя баба. Моя любимая Маня. И при этих словах я всегда начинала плакать…

Примерно часа через полтора снова была остановка, и шофер объявил «перекур». Все с удовольствием выкатились на улицу — поразмяться и сходить «до ветру».

Шофер крикнул нам, что вон там, за углом, столовая, хорошая, проверенная, для шоферюг.

И можно и перекусить, кому надо. Задешево и «забыстро».

Мы пошли в столовую — небольшой сарайчик, внутри которого было, как ни странно, чисто и даже уютно.

Дина запросила сладкого, но сладкого не оказалось. Молодая буфетчица громко вздохнула и достала большую стеклянную банку со сливовым повидлом. Вскрыла банку ножом, и ложкой вывалила густое повидло в суповую тарелку. Я достала печенье из сумки, и глаза девочки заблестели. Печенье с повидлом пошло на «ура»: Дина улыбалась и с аппетитом лопала его, запивая компотом.

Валентин съел и первое, и второе — было видно, что он проголодался и еще — что он совсем неприхотлив и не избалован.