Миленький ты мой

А потом все отобрали, все изрубили в куски. Всю нашу жизнь. Все наше счастье. Такая судьба…

А Колечку я сдала в интернат. А как бы мы выжили? Как? Я — молодая девчонка. Мне надо учиться, работать. А тут — инвалид.

Нет, я к нему приезжала! Раз в год. Привозила гостинцы. Он плакал и хватал меня за руки, просил: «Забери меня, Лидочка!»

И я обещала забрать. Но куда? Сначала у меня не было жилплощади. Потом комнатушка в семь метров. А потом… Да разве Краснопевцев позволил бы?

А Колечка вскоре умер. Мне прислали письмо. На похороны я опоздала — была в экспедиции. Все хотела на могилку съездить, а не получалось…

Братик, прости!

Тогда все у нас и закрутилось с Краснопевцевым: он начинал свою эпопею — пантеон героев Второй мировой. Великую эпопею — как он говорил.

Ну, что ж… Все ее называли великой — критики, коллеги, друзья и враги. Кто искренне, кто иронично. Но последние — про себя. Все боялись его, он был всемогущ. И я сначала боялась. Правда, не то что бы очень… Потому что знала: я нужна ему, он без меня никуда.

Мы были спаяны так, что невозможно было нас растащить. Спаяны нашим внегласным договором, тайным сговором. Вот странно — прожили мы без любви, а были завязаны друг на друге так, что и не развязать. Только смерти это было под силу. Так и получилось. Мы понимали: и я, и он — друг без друга мы пропадем. Конечно, больше опасалась я, это понятно. Но и он опасался. Потому что возраст, болячки. Трудно уже привыкать к чему-то другому. Увлекался ли он? Думаю, да! Даже уверена. Впрочем, мне было это не важно, потому что я знала все его тайны. Все поступки, ходы. Все интриги. Он вообще был… неумным! Хитрым — да. Коварным — конечно. Интриганом — разумеется. Но не в бытовых делах. Поэтому мне доверял: «Ты, Лида, сделаешь это лучше!» Ну да ладно… Хотя бы нашел силы признать. А в чем-то признаться ему было трудно. Особенно в своих ошибках. Диктатор! И несмотря ни на что, я крутила им, как могла. Как женщина — любая, самая слабая — крутит мужчиной.

А про «несмотря ни на что»… Да, я знала. Я все знала. Знала, что он не любит меня. Знала, что женился назло. И знала, что он… всю жизнь любит ее!

Ох, как же поначалу она отравляла мне жизнь! Мою, совсем неплохую, очень безбедную и «нарядную» жизнь. Вот ничего не делала, а… отравляла. Просто тем, что жила. Странно, что я ревновала! Молодая, красивая, очень удачливая! Ведь не любила его, а ревновала к женщине немолодой, давно «сошедшей с конвейера» — его, кстати, выражение.

К той, что давно осталась без карьеры и денег, была одинокой, заброшенной всеми. Ее давно уже никто и не помнил — впрочем, у нас с этим просто: так же быстро потом забыли и меня. В одночасье. А я не страдала — все знала. Знала, что тут же забудут. И не расстраивалась! Я была не актриса уже, а жена Краснопевцева! А этот статус повыше! К тому же я не очень тщеславна и все про себя понимала.

Коллеги… Да там вообще одна зависть. Всегда! Так было, так будет. Люди с трудом прощают успех. И богатство — с трудом. Всегда ведь первой приходит мысль: чем я-то хуже?

А ничем! Просто кому-то везет, а кому-то…

Мне, считай, повезло. Так думали все. Так поначалу думала и я сама.

А потом… Слава богу, что об этом не знали — никто не знал, даже подруги. Мы друг перед другом выпендривались, как могли. Мерились всем — успехом, тряпками, квартирами, мужьями. Любовниками.

Но я о любовниках не говорила ни с кем и никогда! Потому что понимала: шаг в сторону и тут же расстрел! Так у него уже было — в первом браке. И он, несмотря ни на что, тут же ушел. А какая там была любовь!

Потом я стала ее жалеть. Нет, правда, жалела! Иногда говорила: «Отвези туда деньги!»

Он морщился и делал вид, что не понимает: «Куда — туда? Что ты имеешь в виду?»

«Милый, туда! — ворковала я. — Ей! Ей же так сложно, а для нас — пустяки!»

«Это не твое дело! — жестко отрезал он. — Совсем не твое! Ты поняла?»

Я кивала, опускала голову и вздыхала. Я понимала. Я из понятливых. Но знала, что он задумается. И деньги отправит. Девочку ее жалел. Даже любил. Своих детей не было — ни она не родила, ни я не сподобилась.

Я не хотела детей. Вообще не хотела. А от него — тем более. Боялась: вдруг девочка и вдруг — некрасивая? В него, в отца.

Глупость, конечно. Вранье. Чего тут бояться? Просто не хотела и все! Потому что себя очень любила. Хотела спокойной жизни. Да и мамочку помнила… И Полина моя всегда говорила: «Ох, не рожайте, Лидия Николаевна! С дитем надо быть постоянно! Прижать после родов и не выпускать! Как иголкой пришить! А вы? Разве сможете? Вот и я не смогла… Такая беда».

Я смеялась: «Ну, так что же ты? Ты почему не смогла? Я — это понятно. А ты? Ты, Полина? Езжай домой, расти дочку! Что ты засела тут? Что приклеилась? Мы ведь тебе чужие».

Она обижалась и уходила плакать. Дурная баба. Но я без нее — никуда!

Однажды подумала: раз она так легко… Ну в общем, отказалась от дочки… Значит, все не так сложно? Значит, можно и так? И получается, что я — права?