Миленький ты мой

Я не испугалась. Хотя… После сказанного мне стало немножко не по себе. Что он имеет в виду? То, что мы станем любовниками? Тогда это пошло и глупо — так предвосхищать подобное событие. И кстати, любовницей его я становиться не собиралась. Вот тут он ошибся! В мои планы это никак не входило.

Но я только пожала плечами, и мы чокнулись. И в этот момент я пожалела, что пришла к нему. «Дура! — думала я. — Прийти в дом к холостому мужчине… На что ты рассчитывала? Только на дружбу? Искала приключений на свою?..»

Мы пили вино, слушали музыку и болтали о какой-то ерунде. Но неловкость висела в воздухе, как огромный воздушный шар, и мешала дышать.

Я что-то спросила про хозяина квартиры. Герман ответил, что дед целыми днями спит и на кухню выходит только к вечеру — чего-нибудь поесть. От этого мне легче не стало. Дед, похоже, ничего не услышит. Ну, если что… Хотя… Глупость какая! Что, этот Герман — маньяк? Затащил меня в свое логово, чтобы?.. Ей-богу, просто смешно!

Разговоры наши постепенно иссякли, и я засобиралась домой. Мне хотелось поскорее уйти из душной комнаты, пропахшей пылью и одиночеством. Я встала и глянула на часы?

— Ну… мне пора!

Герман усмехнулся и тоже встал. Потом он подошел ко мне и прошептал: «Не торопись!» И слегка приобнял меня. Я напряглась и попыталась отстраниться.

Он прижал меня сильнее и стал целовать в шею. Я слышала его хриплое дыхание, запах его пота и волос, запах одеколона и мыла, запах чужого, ненужного и неприятного мне человека. Я пыталась освободиться от его объятий, а Герман, распаляясь еще сильнее, свистящим шепотом залепетал какие-то дурацкие слова, от которых меня затошнило.

Срывающимся голосом я потребовала «все это прекратить и закончить!». А он сполз на пол, встал на колени и стал целовать мои ноги.

Пытаясь высвободиться, я задела его пряжкой туфли по лицу. И тогда Айболит взвыл от боли, осел на пол с перекошенным лицом и закричал:

— Ты что делаешь, сука? А зачем ты пришла сюда, дрянь? Строить из себя цацу, голь перекатная? Бабку решила уконтропупить? Сама? В одиночестве? Э, нет, дорогая! Не выйдет! Ничего у тебя не получится, слышишь?!

Я вдруг разревелась, сама не ожидая от себя такого. Как последняя дура! Заревела от страха и липкой гадости, словно от грязи, в которой я вывалялась.

Пока я безрезультатно дергала запертую дверь, Герман неуклюже поднялся с пола. Вытер ладонью потное лицо и вдруг засмеялся:

— Предлагаю тебе вариант! Слышишь, эй?

— Открой дверь, козел! — кричала я. — Открой сейчас же!

Он снова рассмеялся, плюхнулся на стул и спокойно произнес:

— Конечно, открою! На черта ты мне сдалась? Тоже мне, подарочек!.. Открою, терпение! А сначала послушай! Послушай и вникни!

Я обернулась. Герман скривил рот:

— Так вот, по нашим делам! Одна решила, так сказать, овладеть? Не выйдет! А не жирно тебе? Короче, послушай! Мы с тобой женимся — то есть расписываемся! Короче, мы — пара! А потом… А потом вместе, по-тихому, да? Ну, в смысле старухи… Я тебе помогу. Я врач и сделаю все как надо… Одна таблетка, и все, понимаешь? Никто не узнает. А уж потом — ты прости! — пополам! По-честному, слышишь? Как в песне поется: «Тебе — половина, и мне половина!» Всем хватит… с лихвой. Не жадничай, Лида! Куда тебе столько? А вместе мы… Да и потом — как-то нечестно. Бабку твою я столько лет караулю!

Он не договорил, потому что я иступленно закричала:

— Сволочь ты, а не врач! Подонок и сволочь! Встречала я сволочей, но таких!..

Айболит продолжал усмехаться.

— Я заявлю на тебя! — продолжала я. — Заявлю, слышишь! В полицию заявлю! И тебя закроют, подонок!

— Заявляй! — вяло откликнулся Герман. — Да только кто тебе поверит, дура? У тебя что, есть свидетели? А я отвечу, что надо проверить тебя! Кто ты? Откуда взялась? Втерлась в доверие к известной, богатой старухе. И ждешь ее смерти! Все просто, банально, знакомо. Тебя тут никто не знает. А у меня — ре-пу-та-ция! Слышишь, дурища? Я здесь уже столько лет… И тихо, как мышь! Ни одного нарекания! Больные меня обожают. Коллеги ценят. А ты… кто такая? Кассирша?

— Дверь открой, гад! — твердо сказала я.

Айболит пожал плечами, неспешно встал и повернул ключ в замке:

— Да вали!..

Я выскочила в коридор и бросилась к входной двери. Долго возилась с древним замком. А этот стоял у своей двери своей комнаты и усмехался. Рот его, как червяк, застыл в кривой усмешке.

Наконец я вырвалась на лестничную клетку и, не дожидаясь лифта, бросилась вниз.

На улице остановилась, перевела дух и медленно, словно пьяная, пошла, куда глаза глядят.

На душе было погано. Так погано мне не было уже очень давно. Я дошла до какого-то сквера, стрельнула сигарету и села на лавочку. Только там я стала постепенно приходить в себя.

И вдруг поймала себя на мысли: что же я так возмущаюсь его словами? Он ведь прав! По сути, он прав! Я приехала сюда для того, чтобы…