Миленький ты мой

Мы шли по улочкам старой Москвы, и я подумала, что впервые гуляю вот так — как обычный житель большого города, как свой. Никуда не спеша, неторопливо, спокойно, бесцельно.

Потом мы посидели на лавочке. В воздухе пахло прогретым за день асфальтом и чем-то сладким, печеным, ванильным.

Он предложил мне зайти в кафе. А я почему-то испугалась, тревожно посмотрела на часы, а потом махнула рукой: да что тут такого? Да куда она денется, моя «прелесть» королевская? Да в конце концов, кто она мне?..

Мы зашли в милое и уютное кафе на тихой улочке и уселись за столик, стоящий на улице под огромной липой, которая скрывала его от дороги.

Тихо играла музыка — по-моему, джаз или блюз… Я в этом не разбираюсь. И было как-то спокойно на душе, совершенно спокойно… Удивительно и незнакомо спокойно…

Мы заказали чай и варенье. Варенья было такое разнообразие, что я удивилась: из роз, из зеленых орехов, из белой черешни, кизила, инжира…

Я и не знала, что такое бывает.

К варенью принесли теплые булочки, присыпанные сахарной пудрой — словно первый снег на детском помпоне.

Только сейчас я почувствовала, как голодна! И стала намазывать варенье на булочки. Было божественно вкусно! Чай пах корицей и медом, какими-то неизвестными мне травами и лимоном. И это было, пожалуй, самое вкусное из того, что я когда-нибудь ела.

Мы говорили о Москве. И он, тоже приезжий, рассказывал, как долго этот город не принимал его, отторгал, отбрасывал назад, надолго отбрасывал… Как пытался его переломать.

Рассказывал про кошмарные съемные углы — с крысами и клопами. Про пьющих соседей, про драки и поножовщину в рабочем районе, ничем не отличающемся от рабочего района любого провинциального города. «Мне даже казалось, — признался он, — что я не в Москве, а там, у себя, в маленьком рабочем поселке, недалеко от Ярославля».

Как страшно и дико пил отец и страдала мать. Как он мечтал вырваться оттуда — любыми способами, только чтобы не проживать подобную жизнь. Как уехал в Ярославль и поступил в институт, и мать гордилась им и считала его почти что богом. Рассказывал про свою жизнь в общежитии и бесконечном голоде — хлеб, маргарин, сладкий чай… А он мечтал о Москве, мечтал о новой, красивой и чистой жизни.

Я слушала Германа и видела себя. Мы были похожи, как сиамские близнецы! И это сближало нас и роднило.

Потом мы поймали машину, и он отвез меня домой. Обошлось безо всяких прикладываний к щечкам и ручкам. И это тоже было приятно и неожиданно. Впрочем, что это я о себе возомнила? Я давно не считала себя привлекательной женщиной. Я вообще не считала себя женщиной. Так, рабочая лошадь, ищущая удобное стойло…

Мы стали встречаться. Не часто — раз в неделю, не больше. Ходили в кино, съездили на ВДНХ. Гуляли по Арбату.

И снова — ни разу! — он не приобнял меня и не попытался поцеловать.

И я стала понемногу ему доверять…

Подумала: ну что ж… Значит, так. И очень неплохо! В конце концов, у меня появился здесь друг. Ну или приятель.

А однажды он пригласил меня в гости. Жил он на Шаболовке, снимал комнату у какого-то старого художника-вдовца.

Я согласилась. А что мне угрожало? К тому же хозяин наверняка находился дома. Дед, как я уже знала, был древний и почти неходячий.

Я поехала к нему в воскресенье.

Квартира была запущенной — это сразу бросилось в глаза — и очень темной. Огромный коридор, захламленный до невозможности, из которого на меня сразу пахнуло мужским одиноким бытом.

В конце коридора виднелась дверь в комнату. Хозяина не наблюдалось. Мы зашли в его комнату, и я удивилась: комната была большой, полукруглой, с эркерным окном во всю стену. На окне висели тяжелые бархатные гардины зеленого цвета.

Круглый стол посередине, на котором стояли чашки с блюдцами, два бокала и крупно нарезанный торт. Пара венских стульев дополняли композицию романтического ужина. Еще бутылка вина, лимон и коробка конфет.

В углу комнаты, у стены, стояла кровать, покрытая странным, на мой взгляд, пледом — ярко-красным, усеянным фиолетовыми розами. Такое турецкое или китайское барахло, которое обожают деревенские тетки. Бр-рр! Конечно, на вкус и цвет… Но все же… Чтоб у мужчины? Такое?..

У кровати, на полу, лежал синтетический коврик с рыжей лисичкой. Тоже как-то… смешно. На широком и мощном подоконнике громоздились книги по медицине и ни одного романа. В другом углу на деревянной этажерке стояли какие-то фотографии. Подойти ближе и рассмотреть мне было как-то неловко. Большой современный телевизор. На табуретке у кровати лежал ноутбук. Да! За дверью стоял холодильник — старый и пузатый «ЗИЛ». О таком мечтала когда-то баба Маня. Ох как мечтала…

Герман был взволнован и суетлив. Мы сели за стол, и он налил вина. Поднял бокал:

— Ну, за знакомство?

Я усмехнулась:

— Вот как? Сегодня и за знакомство? А мы не опоздали слегка… выпить за это?

Он чуть поморщился и мотнул головой:

— Нет, не опоздали! Именно сегодня будет у нас настоящее знакомство. Разве не так?