За что я его люблю? За что я люблю себя? Я – интеллигентная, легкая в общении, добрая, из приличной семьи, коренная киевлянка, между прочим, читаю Александра Бенуа, «Мои воспоминания», Страпаролу читаю, «Приятные ночи»… но разве за такое можно ПОЛЮБИТЬ, вот это моментальное слияние тел, облепленных дорожной пылью и арбузными косточками, фиолетовые пластмассовые тапки… разве вообще можно
Если выйдет врач и скажет то, что я так боюсь услышать… Меня убивает жалость. Все бы хорошо, если бы не жалость, переходящая в ненависть, а это уже совсем нестерпимое чувство. Чтобы его было не жаль, я бы фантазировала, что его увела другая женщина.
Ведь это сплошь и рядом случается.
За последний год распалось три пары наших знакомых – в одной семье было трое детей! Трое! А одни прожили вместе около пятнадцати лет, такие, в свое время совершенно повернутые на методиках раннего развития интеллекта ребенка, тоже любители Крыма с палатками, художники, конечно… роды в воде, купание с дельфинами… И во всех случаях – однозначные, бесповоротные уходы, в новые семьи, к новым женщинам.
Вот если бы он ушел. Если бы мне позвонили не из больницы, а его новая женщина: «Здравствуйте, вы меня не знаете. Я давно хотела поговорить с вами…»
Я бы совершенно не боролась за него, ничего бы не спрашивала. Не выясняла, не пыталась бы повернуть время вспять, начать с нуля, узнать почему, как, что мы сделали не так. Чушь! А что мы сделали так – на симферопольском вокзале и на той арбузной обочине? Подобные вещи происходят не из-за того, что кто-то что-то делает или не делает. Я бы, наверное, договорилась о времени, когда он придет забирать свои вещи, чтобы меня не было дома всю ночь, чтобы не смущать его. Кое-что погладила бы даже, почему нет. Сложила бы то, что он наверняка не нашел бы. Альбомы с фото поделила бы и оставила его часть лежать на видном месте – захотел бы, может, и взял бы. Хотя я даже и не знаю, как он бы поступил. Он любит эти альбомы, любит фотографии. Так что, может, и взял бы. И приготовила бы поесть, почему нет. И я бы, конечно, переживала, но, господи, совсем не так, как сейчас. Если бы отнять чувство тревоги за него, жалость, ужас, негодование, то остался бы только лишь мой личный страх перед одиночеством. А это мое, личное, не касающееся его – такой пустяк. Я бы была спокойна
«Да как ты можешь быть такой спокойной? Ты, наверное, уже давно разлюбила его!» – недоумевала бы подруга, у которой я бы осталась ночевать. А я не боюсь начинать сначала. И если бы он просто ушел к другой женщине, то я не питала бы к нему ни капли зла, и к той, новой, тоже – порадовалась бы, что ему хорошо, повздыхала бы, что вот, нашлась для него та, с которой лучше, чем со мной… а память о той прекрасной жизни, что у нас была до сих пор, совершенно не отравляла бы меня – я бы с огромной благодарностью судьбе за эти годы смотрела бы фотографии и видео и как-то жила дальше, стараясь радоваться случайным маленьким радостям. Жить, заполняя дни тоской, ненавистью и омерзением… это же так глупо! А те его вещи… господи, если выйдет доктор и скажет мне…
Когда он никуда не уходил, но его нет, то есть он есть, но не со мной, и при том он не уходил никуда… когда я ощущаю на себе ответственность перед нашими отношениями, когда мне некуда и не с кем отпускать его, но при этом он уходит… уходит тяжело, и это совершенно невыносимо.
Иногда я думаю, если бы он ушел к другой женщине, я бы… ну, пусть и не заходила бы к ним в гости, но мне было бы важно знать, что он в порядке, что ни в чем не нуждается, что его не обижают, что мне не нужно что-то сделать, чтобы помочь ему.